Перпендикулярный мир

– Правильно, – сказал Удалов. – О пьянстве речи не было. Были среди столичных начальников такие, что ставили интересы ведомства выше народных и хотели выполнить свои планы и задумки одним ударом. Первым психолога схватил министр текстильной и обувной промышленности, фабрики которого совершенно не справлялись со своими обязательствами. Психолог по его приказу внушил населению полное презрение к одежде. Тогда, помню, стояло лето, и все пошли по улицам в купальниках или трусиках, а то и вовсе обнаженные.

– А ты сам? – спросил Грубин. – Разделся?

– Я не разделся, потому что ихнего языка не знал.

– Продолжай, – сказал Ложкин. – Ври дальше.

– На следующий день до психолога добрался министр транспорта, который никак не мог решить проблему топлива. Пришлось психологу внушать народу, что ходить пешком куда приятнее, чем ездить на автомобилях и в автобусах. От этого, конечно, разладилась работа на заводах и в учреждениях, так как многие стали опаздывать. Пришлось вмешаться в дело министру труда. Он приказал психологу, чтобы тот внушил народу любовь к труду такого масштаба, что многие вообще перестали уходить с рабочих мест, только бы не отрываться от дела.

– Славно! – воскликнул Ложкин, но никто его не поддержал.

– Начались голодные обмороки и болезненные осложнения, – продолжал Удалов. – И обеспокоились в первую очередь министр идеологии и министр культуры. Один – потому что опустели все лектории и библиотеки, второй – потому что люди перестали ходить в театры и в цирк. Обиженные министры посадили психолога перед камерами и встали за его спиной, следили, как он внушал народу любовь к изящному искусству и духовной пище. Но когда передача была в разгаре, в студию ворвался министр торговли. Экономия экономией, а магазины прогорают. В студии начался кровавый бой между министрами, и психолог постарался ускользнуть. Он очень устал от выступлений.

У выхода с телевидения психолога поджидала черная бронированная машина. В машине сидел почти голый министр обороны.

«Подожди, – сказал он, – съешь бутерброд, выпей чарку солдатской наливки. Сейчас мои молодцы возьмут студию штурмом, и тогда ты скажешь народу то, что ему в самом деле пора услышать». – «А что?» – спросил психолог упавшим голосом. «Наш народ, – сказал министр обороны, – никак не проникнется чувством справедливой ненависти к пултянам, которые двести лет назад предательски оттяпали кусок нашего исконного болота! Ты должен внушить народу желание взять в руки винтовки и показать презренным врагам, где раки зимуют».

Психолог с грустью смотрел, как пробегают по улицам дрожащие, голодные, охваченные трудовым энтузиазмом жители столицы, и представил себе, как завтра они будут корчиться и умирать под пулями. И тогда он сказал: «Я согласен сотрудничать с вами, но при одном условии. Я должен быть уверен, что мою последнюю передачу будут слышать все жители государства без исключения». – «Разумеется», – сказал министр обороны. «Но для того, чтобы я был в этом уверен, вы должны будете приставить людей даже к министрам и прочим высоким чинам государства. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из них хоть на мгновение отвернулся от экрана». – «Справедливое требование, – согласился министр. – Мне тоже не нужна оппозиция. Боевым энтузиазмом надо охватить всех».

И он отдал соответствующие приказания. Психолог вошел в студию, подождал, пока включатся камеры, и сказал, глядя пронзительным взором на зрителей: «Уважаемые зрители…»

Тут Удалов прервал рассказ и поглядел на замерших соседей.

– Что он сказал?

– Не тяни! – воскликнул Ложкин. – Хоть и врешь, но захватывает.

– Позвал всех на фронт? – спросил Грубин.

– Погодите. – Лев Христофорович почесал лысину. – Все не так просто. Этот психолог по натуре был наверняка интеллигентом, а по призванию – гуманистом. Значит, он… призвал к миру!

– И его тут же пристрелили, – сказал Грубин.

– Может, и нет, – возразил Минц. – Если он внушил им всем, включая министра обороны, крайнее миролюбие, то солдаты не стали бы в него стрелять. Но тогда бы он не решил остальных проблем.

– Вот именно! – сказал Удалов. – А он хотел с ними покончить. Ведь надвигалась осень. И раздетые, усталые, голодные жители наверняка бы погибли. Вот что он сказал: «Господа министры и заместители министров, господа высокие бюрократы и столоначальники! Господа, думающие о сохранении своего места, а не о собственном народе! Сейчас вас всех охватило страстное желание немедленно уйти в отставку! И никогда не возвращаться к руководящей деятельности. А прочие жители государства – живите, как жили до моих гипнотических сеансов, но, пожалуйста, поумнейте!»

– И удалось? – спросил с надеждой Грубин.

– Начальники тут же написали заявления об отставке. Они так спешили, что той же ночью собрали вещички из кабинетов и потом даже удивлялись: что это их тянуло командовать человечеством? А психолог вернулся в свой город.

– И квартиру сохранил? – спросил Ложкин.

– Квартиру он получил законно. Так что сохранил, – сказал Удалов. И добавил: – Надеюсь, что сохранил.