Perpetuum mobile

Летатель, вроде полицейского, уже был собран и подвешен к лебедке. Трехколесная ажурной конструкции тележка с толкающим винтом, да треугольное парусиновое крыло – вот и весь аппарат. С потерей самолетов-разведчиков у нас лучшего ничего не осталось. И дернул же черт Эвишку за язык. Но, Наташа тоже виновата, что расхвасталась не вовремя. Понятное дело, захотелось показать, что она тоже чего-то стоит. Вот и вляпалась. Одно дело – спортивные успехи, другое – парить над чуждой человеку землей.

– Тебе не приходилось отрабатывать возвращение. Взлет-посадка – это все, что ты умеешь! – сказал я.

– Подсади меня, – Наташа взобралась на пилотское место и пристегнулась. Подала знак: «готова».

Управлять лебедкой пришлось мне – уже знакомому с процедурой. Раскрылся люк в полу ангара, как бывало не раз – Эвишка встала в опасной близости, держась за поручень. Я поспешил к ней. Мы оба видели, как треугольное крыло плавно скользнуло на фоне облаков. В их разрывах просвечивала зелень – далекий ледник на севере породил реку, а та – цветущий оазис. Он тянулся на юг, вглубь изможденных зноем и безводьем земель и вселял надежду.

В моих (и Эвишки) наушниках послышался голос Наташи:

– Такая красотища внизу!

Я с горечью вспомнил Придурка – тот тоже умел радоваться пустякам.

– Ты осторожнее там… – сказала Эвишка.

– Шла бы, сама знаешь куда.

Эвишке я мог только посочувствовать. А там, внизу, уже далеко от нас, Наташа упивалась своим торжеством.

Вернувшись в рубку, мы застали второго пилота в разгар препирательств со штурвальным высоты. В сознании собственной незаменимости, тот категорически не желал нашего снижения ни на йоту. И то правда – нас осталось слишком мало, чтобы уверенно управляться с «Бродягой», а врезаться на ходу в деталь рельефа вроде сопки или скального гребня – мало не покажется. Убиться не убьемся, а корабль повредим. А без «Бродяги» в этих краях нам верная смерть.

Сейчас, по прикидкам, мы находились километрах в четырехстах от бывшего лагеря и до вчерашнего дня не могли вырулить обратно из-за штормового ветра. Но непогода утихла, и наступало время решений. Наташина вылазка стала нашей уступкой «чувству долга». Пусть лагерь погиб, а упорное его радиомолчание сомнений почти не оставляло – но смерть товарищей не будет совсем напрасной. Мы вернемся хоть с чем-то.

Второй пилот встрепенулся. Мы с Эвишкой тоже услышали Наташу:

– …Животные. Вроде быков. Огромнейшее стадо, на меня не обращают внимания, хотя иду низко. Равнина с купами деревьев, заросли – чем дальше, тем гуще. Иду вверх – осмотреться.

Минутное молчание, затем возглас:

– Вот она!..

Пауза.

– Река! Большая. Иду над водой. Отмели, пара островов – хорошие места для купания… Разворачиваюсь.

Молчание. Смешок.

– Давайте пеленг. Нагулялась.

Я перевел дух. С Наташей все в порядке и она возвращается. Мы тоже. Ложимся на обратный курс, как только примем ее на борт.

Через полчаса второй пилот помрачнел. Эвишка кусала губы. Я вызвал Наташу, но не получил ответа. Только наш пеленг звучал в эфире. «Бродяга» делал над землей круг, радиусом в километр, поминутно бросая призывы в пространство. Тишина. Эвишка молча вышла из рубки. Вернулась снова. Я понимал, что у нее, как и у всех нервы на пределе, но своим мельтешением она меня достала. Хотел сказать: «угомонись», но увидел на ее бедре пистолет, такой же, какой носили все члены команды после свержения Яна.

– Курс норд. Крейсерский режим, – глухо сказала Эвишка.

Второй пилот согласно кивнул. Это уже походило на дурной анекдот. Власть на «Бродяге» поменялась снова.

– Одди, прости… Мы должны вернуться. Иначе – все погибнем зря. Все. А так – вернемся и начнем заново. Не станешь же ты утверждать, что пять человек… – Наташу Эвишка уже списала со счетов.

Я не спорил. Сказал только:

– Подождем час.

Час они мне дали. Солнце клонилось к закату, безлюдный пейзаж под нами испещрили тени. Я монотонно повторял:

– «Бродяга» к Наталье Вернер… «Бродяга»…

– …Мотор… Здесь у… – (щелчок, треск)…

– Наташа!! – заорал я.

– …К водопою. Держусь в стороне, справа от тропы. Подберите меня до того, как наступит ночь.

– Это невозможно, – второй пилот оборотился к Эвишке, ища ее поддержки.

Только наивные думают, что дирижабль умеет зависнуть в воздухе. Конечно. Может. При полном безветрии. Для снижения придется выпустить сколько-то гелия из оболочки, а затем сливать балласт для подъема.

– Ната, ветер? – спросил я.

– Метров пять-семь… – теперь мы слышали ее хорошо.

Ветерок слабый, но надо заходить навстречу ему, делая «нырок» к земле. Потом выбрасывать якорь и, запустив лебедку, пытаться подтянуть «Бродягу» к земле. Нас слишком мало для правильного проведения такого маневра. Любая случайность нас погубит – своими страхами Эвишка заразила и остальных.

– Готовьте вездеход, – сказал я. – Ната умеет летать, а я – ползать. На этой машинке.

– Одди?!

Я легонько поцеловал Эвишку в губы, она не отстранилась.

– Будь здорова. И, на всякий случай, прощай.