Перс

— Дотащу.

Вечером, еле живой, я сбросил рюкзак на Восточном кордоне и лег на теплую землю. Скоро примчался Ильхан и забрал меня в Порт-Ильич, в дом Аббаса. Там, оказывается, произошло непредвиденное. Сона-ханум по-своему восприняла ситуацию с Керри и Гюзель. Она убедила девочку отправиться еще раз поговорить с отцом, так как без отцовского благословления жизнь ее ничего не стоит. Кто знал, что творится у Соны в голове! Я должен был помнить, что Гюзель еще ребенок. Сона, не спросившись мужа, поехала с Гюзель, но вернулась без нее.

Керри и Хашем отправились на нахалстрой, где едва сумели вырвать Гюзель из рук отца.

5

Тайман Агингир-заде, восемнадцать лет уже делящий со своими четырьмя братьями одну комнату — зимой, и одну крышу — летом, в эту неделю выторговал себе место на краю постели, потому что почему-то слишком часто стал бегать ночью в туалет. Мать по вечерам дает ему настой из сушеных пленок, снятых с куриных желудочков, а братья тихонько посмеиваются над ним, когда он, морщась от горечи, выпивает эту ядовито-желтую, как нездоровая моча, жидкость. Место на краю кровати ему стоило двух карт из эротической колоды — семерки треф и девятки пик.

Скоро свадьба второго по старшинству брата, Камала, и все разговоры перед сном — о его невесте, которую никто еще не видел. Братья шутят и живописуют ее то мрачной уродихой, то красавицей. В первом случае они воображают, что у нее волосатые лопатки или что на спине растут грибы. Во втором случае описания даются им трудней и без смеха. Камал то и дело вскакивает драться, но потом успокаивается и смеется вместе со всеми.

Ни у кого из братьев нет рабочих специальностей, кроме старшего брата, Ахмеда, который работает на автокране и кормит всю семью. Младшие братья учат Коран и недолюбливают Ахмеда. Но прилюдно преклоняются перед ним, заискивают, так как от него зависит, как скоро смогут братья накопить денег на женитьбу. Отец их умер четыре года назад, но только в прошлом году Ахмед выдал им деньги на установку ограды вокруг могилы. Тайман сам шлифовал камень для памятника, у него очень хорошо получается, на стройке он научился работать шлифмашиной, главное не усердствовать, не нажимать, и тогда плоскость сама идеально выйдет из-под диска.

Сегодня Тайман проснулся рано, ему снилась бубновая дама, он возил ее в горы на горячие источники и там смотрел, как она плывет под шалашом купальни в бассейне, полном горячего тумана, и после он целовал ее, но все время просыпался до того, как губы его касались ее кожи, и шел в туалет. После он взял в руки прут и стал хлестать ее нестерпимую наготу в воде… И вот он проснулся окончательно и соскочил вниз умыться и срочно мчаться в мечеть: Мулла-Абдул собирает сегодня парней бить американца. Он спрыгнул на дувал, пробежал по нему до пристройки, перелетел через нее и схватил из ящика молоток, бросил, вытянул кувалду и пулей рванулся на улицу. Он прибежал позже всех и вскочил в автобус, когда тот уже готов был к отправке. Мулла-Адулл закончил свою проповедь, и, сев на свободное сиденье, он успел вдохнуть, коснуться своей бороды и в поклоне примкнуть к общему хору шехиды:

— Иллаха илла Аллаха…

В начале восьмого утра во дворе дома Аббаса раздался набат. Если выглянуть из окна второго этажа, где мы провели остаток ночи, то можно видеть, как взмокший человек в разодранной рубахе бьет кувалдой типа «комсомолка» в ворота.

Длилось это четыре часа. Аббас держит кулаки у висков, иногда прижимая уши. Гулкий гром, издаваемый воротами, отдается в груди. Аббас просил помощи у племянников, но они были безоружные, и толпа их отогнала. Я тоже зажимаю уши.

Милиция уже приезжала, набат стих ненадолго. Аббас звонил в отделение уже три раза, ему сказали, что послали запрос в Баку. Аббас идет успокоить Сону, Хашем выходит в уборную.

Керри вдруг отнимает руки от лица и длинными своими ногами мгновенно покрывает расстояние от дивана до лестницы. Гюзель вскакивает и кричит, сползая по стенке, я снова глохну. Керри слетает вниз винтом, ловко перехватывая перила. Я едва поспеваю. Керри отшвыривает меня. Кидаюсь звать Хашема, колочу в дверь туалета. Затем лечу вниз. Керри уже отпирает ворота. Я добегаю до середины двора, когда ополоумевший паренек впадает во двор и бешено оглядывается, ослепнув от простора, пытаясь понять, кто из нас американец. Он пробует поднять выпавшую из его рук кувалду, которой только что лупил в ворота, — и не может никак нащупать рукоять на земле. Силится и едва отрывает ее от земли, но занести ее над плечом у него никак не получается. Как пьяный, он борется с кувалдой. Толпа визжит: «Джаххат!»

— Хашем! Хашем! — кричу, оборачиваясь к дому.