Перс

Возле такыра, посредине которого вырыта яма для водосбора — неглубокий колодец с технической водой, — находится формовочный цех: ряды саманных тонких плит, расфасованные в пропорции золотого сечения, усеивали площадь в половину футбольного поля. Хашем строит храм: намечает кладкой основание, по краям складывает битое стекло, вбивает над ним квадратом четыре штыря, обвязывает стальной проволокой и запускает в предгрозовую погоду четыре воздушных змея на проводящих нитях — на размотанной с трансформатора медной проволоке. Змей вместе с проволокой сгорает, как вспыхнувшая от свечки паутина.

— Молния захватывает то один, то два змея, редко сразу четыре — вилкой, — говорит Хашем. — Вспыхнувшие змеи срываются вниз, земля брезжит огнем, занявшись от остаточного коронного разряда.

Так вот, битое стекло, отутюженное долгой мощностью молнии, венчает углы кладки переливчатым витражом, ярко вспыхивающим с полетной высоты. Кроме стекла Хашем еще использует окрашенный охрой песок. В результате храм получается полупрозрачным, слоистым, нарядным, как венецианское стекло.

4

Хашем устраивал в Ширване разное. Степь была его полигоном. Людей для их же спокойствия не трогал, чурался их. А самого тоска в уста целовала. Вот только с Аббасом была особая связь, что-то вроде сыновнего чувства. «Комиссар» Аббас не был слишком умен, но прямота, честность, упорство во всем, что касалось профессии, — суды за отнятые у браконьеров ружья, полный разор хозяйства и проданный мотоцикл ради погибавших зимой кудрявых пеликанов, облезлых страшных вонючих птиц, несколько дюжин которых он выходил у себя во дворе и с которыми вместе питался той же рыбой, и жену молодую кормил, а та укладывала в раскаленное масло подлещиков, плакала и боялась выходить во двор, полный взбалмошных, будто в нервном дурмане находящихся пеликанов, крылья как палки. Все это поднимало внутри Хашема волну теплоты и повиновения.

Но это с людьми. Со зверьем он был упорно пытлив, пробуя и так и этак. Однажды выкупил тигра из зверинца, который разъезжал по провинциальным окрестностям и остановился в Сальянах. Несколько вагончиков, зарешеченные окна, зловонные колесные клетки, облупившаяся надпись «70 лет „лавровая веточка“ Советскому цирку».

Хашем два дня торговался с хозяином. Вместе с Аббасом они везли в мотоциклетной коляске накормленного димедролом тигра с забинтованной мордой. Бинт развязался и трепался по ветру.

Сначала Хашем планировал организовать вольер — вырыть ров, обставить решеткой с шипами, но потом передумал и выпустил тигра в Ширван, решив добавить соперничества расплодившимся волкам. Тигр на воле оказался необыкновенно пуглив и слаб, повадился питаться птицей, переняв способ охоты у шакала. Входя в заросли камыша, проваливался, барахтался и тонул. Приходилось спасать.

Наконец ослабел настолько, что был атакован волками, которые не стали его грызть — летом волки сыты и не агрессивны, — а погнали прочь от озера. Однажды, гонимый голодом-убийцей, тигр все равно пришел к озеру и был атакован шакалами, но, загнанный в угол, сумел отбиться и убить шакала, которого и съел. Зимой уже оправлявшегося тигра загнали залетные с Мугани собаковолки — помесь волка и собаки, отличающаяся от собак особым устройством стаи, способом охоты и силой, а от волков — тем, что совершенно не боятся ни запаха железа, ни человека. От тигра не осталось ни ножек, ни рожек.

В начале осени у несчетного болотца по дороге к Бяндо-вану уже в темноте я споткнулся о черепаху, неправильно упал, подвернул ногу, сел растирать связки. Черепаха тем временем очнулась, расправила морщинистые кожухи, поводила голой старческой шеей. Забуксовав, свалившись с бугорка, за который зацепилась донцем, проползла мимо, царапнув по лодыжке. Купольный ее панцирь, похожий на немецкую каску, пронес перед моими глазами в луче налобного фонарика тонко выцарапанные строчки. Передо мной была пятая по счету встреченная за сентябрь черепаха с цитатой из Писания на панцире. Цитату я фотографировал и сводил при помощи тетрадного листа и карандаша, предъявляя затем Хашему.

Он коротко взглянул.

— Это про рыжую телицу. Как очиститься после битвы с помощью пепла красной коровы.

Множество черепах по неизвестной причине поползли по Ширвану, предъявляя Писание солнцу. На некоторых черепахах надписи растянуты и вывернуты разросшимся, размножившим роговые квадраты панцирем.

5

Процедура исцелений проходила по схеме, близкой к празднику Святого Йордана.