Персеваль, или повесть о Граале

Само слово «graal» этимологически неоднозначно. Оно не является неологизмом Кретьена и встречается в других текстах эпохи в значении «сосуд», «блюдо». Согласно распространенному мнению, слово «graal» восходит к средневековому латинскому “gradalis”, употребление которого отмечено с начала XI века. В провансальском языке слово получает форму «grazal» (grasal). В любом случае оно всегда обозначало некий предмет, используемый для сервировки стола (сосуд или большое блюдо). Такое толкование вполне соответствует контексту кретьеновского романа. Когда Персеваль впервые увидел таинственную процессию, то самым удивительным и загадочным предметом ему показался вовсе не «грааль», а кровоточащее копье. О мистическом смысле грааля он услышит только от дядюшки-отшельника, который объяснит ему, что больной король вкушает с «грааля» не аппетитные яства, а гостию, поддерживающую его дух и тело. С этого момента можно говорить о преображении вполне бытового предмета в сакральный. Существуют, по крайней мере, три основных точки зрения на природу Грааля, которые подробно освещены в книге Ж. Фраппье (Frappier 1972: 164–203). Наиболее очевидна связь этого образа с христианской символикой (Грааль как чаша евхаристии и кровоточащее копье как копье сотника Лонгина), которая у последователей Кретьена возобладала. Поэтому в более поздних обработках мифа появится уже Святой Грааль, а мотив его поисков, заявленный в романе Кретьена, приобретет чисто религиозный смысл. Изучалась и ритуальная природа легенды о Граале, ее связь с языческими календарными культами. В связи с этим популярны и восточные параллели к сюжету о Граале (Gallais 1972). Особенно обстоятельно исследована связь Грааля с кельтским фольклором и процесс христианизации традиционных кельтских мотивов («магический котелок изобилия», заколдованное копье, трансформация кельтских «водных» божеств в образ Короля-рыболова и проч.) (Marx 1952; Loomis 1963). Роман Кретьена уникален в том отношении, что в нем воссоздано становление сюжета о Граале, постепенное расширение смыслов, которое и определяет его многоуровневый характер. Поэтому ни один из источников не может стать довлеющим, и в этом сложность и кажущаяся противоречивость творения Кретьена.

Эта противоречивость интригует исследователей. Конечно, ее можно было объяснить уже тем, что Кретьен своего романа не закончил. Произведение распадается на две почти равных части: первая (до стиха 4747) повествует о Персевале, вторая – о приключениях Гавэйна. Во второй части автор прерывается только один раз, строк на триста, чтобы вновь упомянуть о Персевале (и это важнейший эпизод – встреча с отшельником, во время которой разъясняются многие тайны), а затем вновь прощается с героем – уже навсегда.

На этот счет высказывались разные предположения, которые могут быть сведены к двум основным: или после смерти Кретьена переписчик свел воедино две незаконченные рукописи, или речь идет о произведениях, написанных разными авторами, но, по неизвестным причинам, механически соединенных. Но Ж. Фраппье был уверен, что этот роман Кретьена является лучшим и достойным наибольшего признания, потому что автор «Персеваля» демонстрирует в нем тончайшее искусство контрапункта, поддерживая атмосферу тайны и недосказанности (Frappier 1957).

О продуманном плане романов Кретьена де Труа можно говорить, имея в виду понятия, которыми пользовался сам автор в предисловиях к романам «Клижес» и «Ланселот, Рыцарь Телеги»: “matiére”(материал; может быть, фабула), “sens” (смысл), «сonjointure» (соединение, или в переводе на язык современных понятий – композиция) (Kelly 1966). В совокупности эти три элемента составляют, по Кретьену, авторское искусство.

Апелляция ко всякого рода «источникам» - характерная черта средневековой учености, по природе своей «цитатной». В последнем романе связь «материала» с универсумом рыцарской жизни, уже созданным Кретьеном, совершенно очевидна, а ссылка на конкретный предшествующий источник явно имеет технический характер. Персеваль, как рыцарь Круглого Стола, упомянут уже в «Эреке и Эниде», первом романе автора, причем, как говорится, в хорошей компании: в замке Кардиган Эрека с Энидой встречает король Артур, а за ним появляются в обозначенном порядке Кей, Персеваль Валлиец и блистательный Гавэйн (ст. 1513-1515).

Значит, персонаж уже был известен Кретьену, хотя обрел свой «сюжет» только в последнем романе. Так что «материалом» Кретьен вполне мог располагать и до полученного от Филиппа Эльзасского заказа - почерпнутым из преданий, устных рассказов, которые могли дать толчок его творческой фантазии.

Но в предисловии четко обозначен «смысл», и он принципиально нов для романов Кретьена, что само по себе говорит об особой роли «Персеваля» в творчестве писателя. До этого Кретьен никогда не начинал романный текст с цитаты (в вольном переложении) из Священного Писания: «Кто мало сеет – мало жнёт. /Кто добрых урожаев ждёт,/Тот должен бросить в землю зёрна,/Чтоб те взошли в ней благотворно».