Перси Джексон и лабиринт смерти

– Никакая я не Мария. – Голос Клариссы звучал нежно и по-настоящему грустно. В жизни от нее такого не ожидал. – Меня зовут Кларисса. Запомни, пожалуйста, мое имя.

– Здесь темно, как я могу его запомнить, – продолжая рыдать, возразил Крис. – Ужасно темно!

– Тогда давай выйдем отсюда, – ухватилась за его слова Кларисса. – На свету тебе станет легче.

– Це-е… целая тысяча черепов. Земля хранит их…

– Крис, – продолжала упрашивать его Кларисса. Казалось, что она и сама близка к тому, чтобы расплакаться. – Ты должен забыть об этом. Пожалуйста! Мистер Д. скоро возвращается. И он прекрасно излечивает всякие закидоны вроде твоего. Ты только постарайся продержаться до его приезда.

Глаза Криса сверкали, как у загнанной в угол крысы, с диким отчаянием.

– Отсюда нельзя выйти, Мария. Нет пути наружу.

Тут он заметил меня, и у него вырвался придушенный глухой стон.

– Сын Посейдона! Какой он страшный!

Я отпрянул от двери, чтобы Кларисса не успела меня заметить. Кажется, так и случилось, потому что вместо того, чтобы побежать за мной и попытаться убить на месте, она продолжала сидеть с Крисом и утешать его, уговаривая выпить нектар. Голос ее оставался таким же печальным и умоляющим. Наверное, решила, что я тоже часть галлюцинации Криса. Но почему он окликнул меня, почему сказал «сын Посейдона»? Крис действительно смотрел в ту минуту прямо на меня, но я был почти уверен, что он меня не видел.

И эта трогательная заботливость Клариссы! Мне и в голову не могло прийти, что она способна любить кого-то. Но мягкий тон, которым она разговаривала с Крисом… и как произносила его имя… Она знала этого парня еще до того, как он переметнулся на сторону наших врагов. Наверное, они были знакомы друг с другом лучше, чем я думал. А сейчас он сидит тут, в подвале, боится высунуть нос наружу и бормочет всякую ерунду о какой-то Марии. Неудивительно, что Клариссу не тянет в лабиринт. Что же там с ним случилось?

Откуда-то сверху послышался шорох – будто приоткрылась дверь чердака, – и я бегом кинулся к выходу. Нужно поскорей отсюда выбираться.

– Моя дорогая! Ты сделала это. – Такими словами Хирон приветствовал Аннабет.

Возвратившись, она молча присела на скамью и, опустив голову, уставилась в пол.

– Ну, как успехи? – раздался голос Квинтуса.

Почему-то Аннабет сначала взглянула на меня.

Я не понял, то ли она хотела о чем-то предупредить, то ли боялась чего-то. Мне казалось, в глазах ее мелькнул отблеск страха. Только после этого она перевела взгляд на Квинтуса и ответила:

– Мне было дано предсказание. Розыски мастерской Дедала, расположенной в лабиринте, должна возглавить я.

Никто не разразился криками радости. Я хочу сказать, мы все хотели, чтобы Аннабет было поручено провести самостоятельный поиск, но спуск под землю все мы считали слишком опасным. А лично мне, особенно после того, как я повидал Криса Родригеса, мысль о том, что Аннабет предстоит очутиться в лабиринте, казалась совсем ужасной.

Хирон задумчиво постукивал копытом по полу.

– Ты не могла бы дословно повторить все пророчество, полученное тобой, Аннабет? Каждое слово, произнесенное оракулом, очень важно.

Аннабет набрала побольше воздуха в грудь, помолчала.

– Я, э-э… ладно, примерно так: «Будешь бродить в нескончаемой тьме лабиринта».

Все слушали ее, затаив дыхание, и ждали, что будет дальше. Она продолжала:

– «Мертвый, предатель и прежде пропавший восстанут».

– Пропавший? – Гроувер резко вскинул голову. – Это, наверное, о Пане! Вот здорово!

– Ага. Причем восстанет вместе с умершим и каким-то предателем, – напомнил я. – Просто замечательно!

Не нравилось мне это пророчество.

– А дальше? – нетерпеливо прервал нас Хирон. – Что было сказано дальше?

Аннабет продекламировала:

От руки царя-призрака падет иль поднимется
Чадо последней надежды Афины.

Когда Аннабет закончила, никто из ребят долго не нарушал подавленного молчания. Аннабет была дочерью богини Афины, и поэтому выражение «последней надежды Афины» не могло нас ободрить.

– Не будем делать поспешных выводов, – раздался спокойный голос Силены. – Аннабет, кажется, не единственное дитя богини Афины.

– А кто такой царь-призрак? – осведомился Бекендорф.

Ответа на этот вопрос ни у кого не было. Я вспомнил, что позапрошлой ночью, получив послание Ириды, я оказался свидетелем того, как Нико призывал духов. Странное, нехорошее предчувствие говорило мне, что предсказание оракула как-то связано с Нико.

– Больше ничего оракул тебе не говорил? – спросил Хирон. – Только эти строки? Видишь ли, Аннабет, они кажутся мне какими-то незаконченными, что ли.

Аннабет явно колебалась.

– Точно не помню, – пробормотала она.

Брови кентавра недоуменно поползли вверх. Память Аннабет славилась на весь лагерь, она никогда не забывала того, что хоть однажды услышала. Сейчас, почувствовав его сомнение, она беспокойно заерзала на месте, потом продолжала:

– Было еще что-то… я точно не помню… примерно так: «Рухнет с героя последним дыханьем».

– И?.. – не отставал Хирон.