Перси Джексон и похититель молний

Я заморгал от удивления. У нас никогда не было учительницы по имени миссис Кэрр! Я спросил Нэнси, о чем это она.

Она попросту выкатила на меня глаза и отвернулась. Я спросил Гроувера, где миссис Доддз.

— Кто? — удивился он.

После чего он замолчал и даже не взглянул на меня, так что я решил, что он меня дурачит.

— Не смешно, приятель, — сказал я ему. — Я на полном серьезе.

Над нами раздался раскат грома.

Тут я увидел мистера Браннера: он сидел под своим красным зонтиком и читал книжку так, словно вообще не двигался с места.

Я подошел к нему.

Он посмотрел на меня несколько рассеянно.

— А, вот и моя ручка. Пожалуйста, впредь приносите собственные письменные принадлежности, мистер Джексон.

Я даже не сразу понял, что по-прежнему держу ее. Я отдал мистеру Браннеру его ручку.

— Сэр, — спросил я, — где миссис Доддз?

— Кто? — Он непонимающе уставился на меня.

— Ну, другой преподаватель. Миссис Доддз. Учительница математики.

Мистер Браннер нахмурился и склонился ко мне, мягко и участливо глядя в глаза.

— Перси, с нами нет никакой миссис Доддз. Насколько мне известно, в школе Йэнси никогда не было миссис Доддз. Ты хорошо себя чувствуешь?

Глава вторая Три старые дамы вяжут носки смерти

Я привык к разным происходящим время от времени странностям, но обычно они быстро проходили. Эта седьмая по счету круглосуточная галлюцинация оказалась мне не под силу. Оставшуюся часть школьного года мне казалось, что весь кампус меня разыгрывает. Ученики вели себя так, будто были на все сто уверены, что миссис Кэрр — бойкая и самоуверенная блондинка, которую я впервые в жизни увидел, когда она садилась в наш автобус после экскурсии, — была нашей математичкой с самого Рождества.

Всякий раз, когда я закидывал удочку насчет миссис Доддз, просто чтобы посмотреть, смогу ли я кого-нибудь расколоть, на меня глядели как на психа.

В результате я почти поверил им — миссис Доддз никогда не существовала.

Почти поверил.

Но Гроувер не смог бы меня одурачить. Когда я назвал ему имя Доддз, он немного растерялся, но потом решительно заявил, что такой не существует. Но я-то знал, что он врет.

Что-то происходило. Что-то случилось в музее.

Днем мне некогда было об этом думать, но по ночам образы миссис Доддз с когтями и кожистыми крыльями заставляли меня просыпаться в холодном поту.

Погода продолжала чудить, что не могло положительно повлиять на мое настроение. Как-то ночью ураган выбил стекла в моей комнате. Через несколько дней самый крупный торнадо, когда-либо замеченный в долине Гудзона, возник всего в пятидесяти милях от Йэнси. Одно из текущих событий, которое мы обсуждали на занятиях по социологии, было необычайно большое количество небольших самолетов, сбитых в этом году внезапными шквалистыми ветрами над Атлантикой.

Почти все время я пребывал в раздражении и заводился с пол-оборота. Оценки мои покатились под гору. Я все чаще ввязывался в перебранки с Нэнси Бобофит и ее подружками. Почти на каждом уроке меня выставляли в коридор.

Наконец, когда наш учитель английского мистер Николл в тысячный раз спросил, отчего я так ленюсь и не желаю выучить тесты по правописанию, я ему нагрубил. Назвал его старым, выжившим из ума пропойцей. Я даже не был уверен, что это значит, но звучало не слабо.

На следующей неделе директор послал маме письмо, официально уведомляющее, что на будущий год мне придется распрощаться с Йэнси.

Отлично, твердил я про себя. Просто отлично.

Мне ужасно хотелось домой.

Мне хотелось жить вместе с мамой в нашей квартирке в Верхнем Ист-Сайде, даже если придется ходить в бесплатную среднюю школу, ладить с моим препротивным отчимом и наблюдать, как он все вечера напролет режется в свой идиотский покер.

И все же… в Йэнси было что-то такое, о чем потом я буду скучать. Леса, вид на них открывался из окна моей комнаты, Гудзон вдалеке, запах сосен. Я буду скучать по Гроуверу, который был хорошим другом, пусть даже немного странным. Я беспокоился, как он переживет следующий год без меня.

И по урокам латыни я тоже буду скучать — мне будет недоставать глупых турниров мистера Браннера и его веры в то, что я могу выиграть.

По мере того как приближалась экзаменационная сессия, я готовился только к тесту по латыни. Я не забыл, что сказал мне мистер Браннер: этот предмет будет для меня вопросом жизни и смерти. Сам не пойму почему, но я начал ему верить.

* * *

Вечером накануне последнего испытания я впал в такое отчаяние, что швырнул «Кембриджское руководство по греческой мифологии» в дверь своей комнаты в общежитии. Слова плыли и кружились у меня перед глазами, буквы выделывали «восьмерки», будто катались на скейтборде. Я ну никак не мог запомнить разницы между Хироном и Хароном или между Полидектом и Полидевком. Что уж там говорить про спряжение всех этих латинских глаголов.

Я расхаживал по комнате с таким чувством, словно под рубашкой у меня по телу ползают муравьи.

Я вспомнил серьезное выражение лица мистера Браннера, его глаза, которым, казалось, уже тысяча лет. «Испытание пройдут только лучшие, Перси Джексон».