Персидские юмористические и сатирические рассказы

Назавтра скольких уловок стоило мне выбраться из дому и прийти на площадь!.. А он уж там.

— Я на машине. Поедем погуляем! Я перепугалась.

— Господи, как можно! Увидят — убьют!

— Кто увидит? Здесь в сто раз хуже! Тут мы у всех на виду. Прикрой лицо платком и пошли скорее!

Села в машину, поехали за город. Едем, болтаем.

— Женюсь на тебе! — говорит Исмаил.

— Мои родители не согласятся отдать меня за тегеранца, да ещё за шофёра!

— А чем шофёр хуже других?

— Ничем не хуже. Только они говорят, шофёры — люди легкомысленные, семейная жизнь не по ним.

— Чепуха все это!

Отъехали, где нет людей, он остановил машину и начал со мной заигрывать. Я перепугалась, умоляю:

— Не трогай меня!

Он не отстаёт, и от каждого его прикосновения у меня по всему телу пробегает дрожь, кажется, грудь разорвётся от сладкой истомы, в голове помутилось, вот-вот потеряю сознание. Я заплакала. Тогда он достаёт из-под сиденья бутылку и наливает мне.

— Не плачь! На, выпей, сразу на душе легко станет.

Я поднесла стопку ко рту и отпрянула от резкого запаха. А он хохочет:

— Не бойся, выпей. Это лекарство. Мигом вылечит! Всегда с собой вожу. Каждый раз, как в пути не по себе станет, выпью глоток, и все пройдёт!

Я и выпила. Залпом. Рот и горло обожгло, чуть было не задохнулась. Потом по всему телу разлилось тепло. Стало легко. Захотелось смеяться. Перед глазами все поплыло, закружилось. Он тоже выпил. И теперь, когда он снова обнял меня, я его не отталкивала. Млела блаженно. Хотелось только, чтобы он сжимал меня ещё крепче. По вечерам, сидя на ступеньках в нашем душном пустом дворике, когда меня охватывали тоска и томление, я часто начинала мечтать «об этом». Но никогда раньше не представляла себе, что это так сладко! Он ласкал меня, и я от счастья и наслаждения трепетала в его руках, как рыбка…

— Не хочешь заняться любовью? — спросила я.

— Нет, мне ещё не приспичило! — засмеялся он.

Я хотела было сказать: «Ведь все равно этим кончится. Для того ты и привёз меня сюда». Но промолчала и стала ждать, что будет дальше. Он завёл машину, и мы поехали.

Только когда Исмаил завёл машину, чтобы ехать назад, я разом очнулась, поняла, каких глупостей наделала, и заревела.

— Ты что? — повернулся ко мне Исмаил.

— Родители узнают — убьют!

— А зачем им знать? Сделай так, чтобы не узнали!

— Но ведь в конце концов узнают!

— Ну, коли так, поедем в Тегеран!

Я от неожиданности даже реветь перестала и ещё больше перепугалась.

— Поедем в Тегеран со мной. Там я на тебе и женюсь!

Как я ни прикидывала, вроде бы другого выхода нет. Оставаться— позору не оберёшься, надо поскорее уносить отсюда ноги.

— Ладно, поехали! — наконец решилась я.

— Не сейчас же! — ухмыльнулся Исмаил.— Завтра поедем, рано утром!

В ужасе я взглянула на него. Он на меня прикрикнул:

— Ты что же, не можешь сделать так, чтобы до завтра никто ни о чем не догадался?

Я не знала, могу или нет. Когда я пришла домой, мать, как всегда, начала браниться и проклинать меня. Я промолчала. Мне казалось, что я не доживу до утра. От каждого её взгляда сердце у меня обрывалось. «Все кончено! — думала я. — Догадалась!..»

Рано утром, схватив под мышку платок, босиком (туфли я держала в руках) я крадучись выскользнула на улицу. Исмаил уже ждал меня, мы сели в машину и поехали.

До Тегерана ехали целую неделю, не спешили, на день-два останавливались, где понравится. Эта неделя была самой счастливой в моей жизни. Никто нам не мешал, никому до нас не было дела. Когда приехали в Тегеран, Исмаил отвёз меня в какой-то дом и велел ждать его там, а он, мол, приготовит все для свадьбы. В этом доме было несколько женщин, молодых и старых. Вечером стало людно, пришли мужчины. Из своей комнаты я все видела и слышала и наконец поняла, куда попала. Ночь напролёт я проревела, а наутро Батуль объяснила мне, что ждать Исмаила нечего. Я хотела было уйти, но «мамаша», хозяйка, не пустила: Исмаил, дескать, поручил меня ей, что она ему скажет, когда он вернётся?

Через несколько дней Батуль ушла от «мамаши», и я осталась одна-одинёшенька. Я успела полюбить её. Она единственная здесь проявляла ко мне сочувствие. С ней случилось то же, что со мной и с другими женщинами, которых я повстречала в этом доме. У меня был Исмаил, у той — Абдолла, у этой — Акбар или Хосейн, вот и вся разница! Я из одного места, они — из другого… Во всем мире такое делается, и всем это известно. Чего же ещё об этом писать?

Поначалу мне было очень тяжело. Потом притерпелась. Привыкла ко всем и ко всему. Какие только мужчины мне не попадались! Теперь меня ничем не удивишь. Порой даже думаю: «Ничего! Зато здесь спокойней. Не надо мыть посуду, стирать, детей нянчить». А другой раз, кажется, на любую, самую тяжёлую работу согласилась бы, только не ложиться в постель с грязными, грубыми тварями, от которых разит водкой и потом.