Однажды пришёл гарнизонный врач — он выполнял свои формальные обязанности — и официальным тоном спросил, нет ли у нас каких-нибудь недомоганий, не беспокоит ли что-нибудь. Я был весь в ранах от пыток и ужасно страдал. Кровотечение никак не унималось. Меня пугало, что из нечистой одежды, на этой грязной постели в мою кровь попадёт зараза. Я сказал обо всем этом врачу. Осмотрев меня, он заявил:
— Здесь необходима операция.
— Так дайте же распоряжение.
Он, глядя мне прямо в глаза, бессовестно равнодушно ответил:
— О, ага, к чему все это? Зачем мы будем зря беспокоить и вас и себя? Через два-три дня все кончится. Вы столько времени терпели, потерпите ещё немного.
Я смотрел на него. Я не понимал, кто он. Его облик менялся в моих глазах: то он казался шакалом, то лисой, то становился собакой, то гиеной, превращался в волка, в толстого коротконогого кабана, сующего морду в грязную топь, выискивая что-то. О, его морда вся в грязи. Потом он снова принимал свой обычный вид. Он был более омерзителен, чем самое мерзкое существо. Не знаю, что прочёл он в моих глазах, но он испугался. Он раскрыл рот, желая, по-видимому, объяснить что-то, но в этот момент я спокойно, без раздражения, не повышая тона, холодным, как лёд, голосом произнёс:
— Провались!
Как бы то ни было, он был в чине полковника, а я — лейтенант. И все же он не сказал ни слова. Он попятился, вышел из камеры и бросился бежать.
Много лет спустя он приехал сюда в качестве ревизора. Заглянул в нашу камеру и узнал меня. Побледнел, губы его растянулись в ядовитой усмешке:
— Рад видеть вас снова.
— Сочувствую тебе, что я остался жив,— ответил я.— Мы все не считаем тебя врачом, мы не примем из твоих рук ни одной пилюли. Для тебя у нас есть только то же самое слово: «Провались!»
И на этот раз без крика и брани, как того ожидали друзья, с испуганными глазами, поджав хвост, он убежал. Я не вспоминал больше о нем. Недостойно занимать мысли человека этим гадом. Хороших людей и хороших событий в жизни достаточно, чтобы не позволять плохому копошиться в твоём мозгу и терзать тебя. Но даже тогда, когда мы с ним оставались вдвоём в тесной
камере и он смотрел в мои глаза и с невероятным цинизмом произносил те слова, я, потрясённый и ошеломлённый, ни на одно мгновение не усомнился в человеке, в человечестве, в моей душе не возникла та неприязнь к людям, которая может охватить все, отравить, сгноить и разрушить.
Даже в то время я знал, что люди и возносятся, и низко падают, что их вознесение достойно поклонения, а их падение карается жестокой болью.
Я знал, что люди разбросаны между разными полюсами. На одном полюсе — моя мать, с непокрытой седой головой, с распущенными запылёнными волосами и пыльной чёрной чадрой. А на другом — этот толстый коротышка полковник с гадкой красной физиономией, с затравленным, испуганным взглядом. Да, люди находятся между этими полюсами, но все-таки они ближе к моей матери.
Голамхосейн САЭДИ
Церемония знакомства
На собрании, посвящённом знакомству господина Монтазера — нового генерального директора Архива Главного управления регистрации актов гражданского состояния — с начальниками отделов, господин Монтазер по заранее приготовленной бумажке прочитал: