Персидский мальчик

Гефестион получил под начало собственную армию. Ему надлежало пересечь Великий Кавказ по удобному проходу, который согдианцы зовут Хибером; дойдя до Инда, он должен был навести через реку мост, по которому пройдут воины Александра. Поскольку Хибер был легчайшей дорогой через горы (если не считать за помеху обитавшие там воинственные племена), Гефестион должен был принять под свою охрану царский двор и всех женщин, включая и гарем. Александр же, с остатком воинства и при помощи главы Соратников, брал на себя самую трудную задачу: очистить горы, стоящие у прохода, от разбойничьих шаек и любых вооруженных людей, кои могли угрожать безопасности пути.

Слушая речи на совете, я думал: «Вот он, перекресток жизни. Теперь или никогда».

Не могу припомнить, зачем Александр вошел в спальню, когда совет был окончен, — взять плащ или что-нибудь в том же роде.

— Александр, — позвал я. — Мне довелось услышать твои речи на совете.

— Ты всегда подслушиваешь. Я мирюсь с этим только потому, что ты держишь рот закрытым. Но зачем говорить мне теперь? — Александр был строг, вполне догадываясь, к чему я клоню.

— Не отсылай меня с остальным двором. Возьми меня с собою.

— Стало быть, ты слушал не внимательно. Моя задача — не в том, чтобы просто пересечь горы, а в том, чтобы в сражении очистить их от врага. Это может тянуться до самой зимы.

— Понимаю, господин мой. Но я не вынесу столь долгой разлуки.

Александр насупился. Ему хотелось взять меня, но он предвидел тяготы пути и долгое обхождение без удобств и комфорта.

— Ты не приучен к подобным лишениям.

— Я родом с гор, воспитавших Кира. Не заставляй меня краснеть от стыда.

Он стоял и, все еще хмурясь, искал взглядом вещь, за которой пришел. Я догадался, что это, и без лишних слов подал необходимое.

— Все это очень хорошо, — продолжал Александр, — но война есть война.

— Ты берешь с собою дубильщиков, плотников, поваров и пекарей. Ты берешь с собою рабов. Неужели для тебя я стою меньше, чем они?

— Ты для меня слишком дорог. Если б ты только знал, о чем просишь! И помни: у нас вряд ли будет много времени для любви.

— Для постели? Я знаю. Но, пока я живу, для любви у меня всегда найдется время.

Александр долго глядел в мои глаза, после чего сказал:

— Я не хотел соглашаться. — Отойдя к сундуку, он вынул из него горсть золота. — Раздобудь побольше теплых вещей, они тебе понадобятся. Упакуй наряды и украшения, увяжи в один узел все ненужное, что найдешь в своем шатре. Купи коням попоны из овечьих шкур. Можешь взять с собою одного слугу и одного вьючного мула.

На горных склонах уже поселилась осень. Севернее Хибера жили племена охотников и кочующих пастухов, чьим вторым занятием издавна был разбой. По слухам, эти народы отличались свирепостью нрава; разумеется, Александр желал покорить их.

Даже на кручах Парапамиса я не изведал горной болезни, теперь наш путь пролегал даже ниже; впрочем, Александр не спешил на подъеме, дабы кровь воинов привыкла к здешнему воздуху. Как выяснилось, мое детство не было похищено бесследно: я поднимался в горы без всяких неудобств для дыхания. Иногда по ночам я сравнивал вдохи Александра с собственными; он дышал чаще. С другой стороны, у него было больше работы. На утомление он не жаловался никогда.

Некоторые уверяют, будто царство многомудрого Бога — цветущий розовый сад. На мой взгляд, его царство лежит где-то в горах; в конце концов, все боги живут там. Глядя на рассвет, ложащийся на нетронутые даже птицами снега, я дрожал от восторга. Мы вторга-лись в страну богов, чьи холодные руки вскоре должны были обрушиться на наши головы; впереди нас ждали войны, но я не испытывал страха.

В итоге Александр позволил мне взять конюха-фракийца вместе со слугою. Кажется, он и впрямь опасал-ся, что трудный путь убьет меня. Ночью в своем воен-ном шатре (сделанном по его приказу; Дарий и одной ногою не ступил бы в столь убогое жилище) он спрашивал, как я себя чувствую. Вскоре, догадавшись о том, чего Александр так никогда и не решился бы произнести вслух, я сказал ему:

— Аль Скандир, ты полагаешь, будто евнухи слишком уж во многом отличаются от мужчин. Если мы заперты в гаремах вместе с женщинами и подолгу живем в блаженной роскоши, тогда мы во многом уподобляемся им, но так случилось бы с любым. То, что наши голоса подобны женским, еще не значит, будто мы равны женщинам и в силе.

Улыбаясь, царь взял меня за руку.

— Твой голос не подобен женскому; он слишком чист. Его звуки — это песня авлоса, низко настроенной флейты. — Он радовался тому, что избавился наконец от гарема.