Персидский мальчик

Новости разлетелись по лагерю мгновенно. Александр не переживал: в случае нужды царь мог хранить тайну, но скрытным не был никогда. Он вовсе не отрицал, что мое присутствие радует его, но и не поощрял насмешников. Я гордился тем, как повел себя Александр, что было мне внове, ибо я был научен не судить поступков господина. Теперь именно я служил Александру, когда он принимал ванну; остальных царь отсылал прочь.

Раз или два, стоя за царским креслом во время трапезы, я ловил на себе взгляд Гефестиона; других знаков он не подавал, приходя и уходя столь же свободно, как и ранее. Я никак не мог узнать, что именно говорил он, когда я покидал комнату, — стены в Задракар-те чересчур толсты.

Со мною Александр ни разу не заговаривал о нем, но я не обманывался на сей счет. Нет, он не забыл; ничто не могло заставить его забыть.

Я вспоминал о старом боевом коне царя, из-за которого тот был готов смести с лица земли целую провинцию со всеми ее обитателями, пусть Буцефал уже не способен нести его на битву. Это почти то же самое, думал я. Александр никогда не отвергает любви — это противно его натуре. Мне казалось, что Гефести-он поступил не так уж скверно. Если прелестный мальчик, которого вы поймали в стоге сена, в восемнадцать лет становится предводителем всадников, все еще оставаясь при этом вашим мальчиком, — стоит ли жаловаться на судьбу? И если он достигает положения фараона и Великого царя и сильнейшее войско мира окружает его, разве же не чудесно, если он сочтет, что ему самому надобен мальчик? Сколько времени прошло с той поры, как эти двое действительно занимались любовью, а не просто думали друг о друге как о любовниках? Столько же, сколько минуло с последней битвы, на которую Александр выехал на своем черном коне? И все-таки…

Но с наступлением ночи тревоги оставляли меня. Теперь Александр знал, чего ему недоставало, но я знал лучше. Иногда в танце превосходишь самого себя и более не способен оступиться; с нами было точно так же.

Однажды, когда лунный свет заблестел на золоте, упав сквозь узкий проем окна, я мысленно перенесся в свою старую комнату в Сузах и вновь прошептал заклинание мечты: «Я прекрасен? Это лишь для тебя одного. Скажи, что любишь меня, ибо без тебя я не смо-гy жить». Я справедливо наделял эти слова магической силой.

Сомневаюсь, чтобы Александр хоть однажды возлежал с кем-то, к кому не чувствовал расположения. Он нуждался в любви так же, как пальмовое дерево жаждет воды, — всю свою жизнь он ждал любви от армий, от городов, от покорившегося врага и не мог насытиться… Как скажет вам любой, это делало его беззащитным перед изменой мнимых друзей. Что ж, пусть так, но, не любя человека, его не сделают богом — после смерти, когда он перестанет внушать страх. Александр нуждался в любви и никогда не прощал предательства, которого не был способен понять. Ибо сам он, видя искренность любви, никогда не употреблял ее во зло и не презирал дающего. Он принимал ее с благодарностью и чувствовал себя связанным ею. Мне следовало знать. Александр лелеял надежду, что даровал мне нечто такое, чего не мог дать Дарий; а потому я так и не открыл ему, что Дарий никогда и не думал о подобных вещах. Александр всегда любил превосходить своих соперников.

Но по-прежнему, когда желание бывало растрачено, он впадал в тяжкую задумчивость — так, что я даже боялся нарушить молчание. И все же именно Александр избавил меня от боли, с которой я уже готов был свыкнуться, и теперь я хотел исцелить его грусть. Я проводил кончиком пальца от его брови вниз, к горлу, и он благодарно улыбался, показывая, что не сердится. Как-то ночью, вспомнив о благоговении, с которым он показывал мне старую книгу, я тихо шепнул ему в ухо:

— Знаешь ли ты, о повелитель, что великий Кир некогда любил мидийского мальчика?

При звуках достославного имени лицо Александра немного просветлело, и он открыл глаза:

— Правда? Как же они встретились?

— Кир одержал победу в битве с мидянами, повелитель, и обходил поле сражения, чтобы взглянуть на убитых героев. Там он узрел мальчика, едва живого от ран, лежавшего рядом с мертвым отцом. Увидев царя, тот сказал: «Делай со мною что хочешь, но не оскверняй тела отца — он хранил верность». Кир отвечал: «Я не имею такого обычая. Твой отец будет погребен с почестями», ибо полюбил мальчика, хоть тот и лежал израненный, в собственной крови. И мальчик взглянул на Кира, коего видел лишь издалека, в сияющих доспехах, и подумал: «Вот он, мой царь». Кир же взял его, и ухаживал за ним, и оказал ему честь своей любовью; и тот был верен ему до конца. И настал мир меж мидянами и персами.

Теперь я завладел вниманием Александра. Печаль его исчезла бесследно:

— Впервые слышу. Что это была за битва? И как звали мальчика?

Я ответил ему; любовь наделила мою фантазию крыльями.