Персики для месье кюре

Должно быть, его владелец как раз и есть Саид Маджуби, старший сын старого Маджуби, подумала я. Рейно упоминал об этом месте; сказал, что Саид открыл этот зал три или четыре года назад, с помощью самых дешевых средств приведя пустое складское помещение в нечто вполне пригодное для спортивных занятий. За дверью, которая была чуть приоткрыта, виднелись велотренажеры, беговые дорожки и всякие приспособления для наращивания мускулов. В щель просачивалась сложная смесь запахов хлорки, дезодоранта и кифа.

Дверь открылась, и из зала вышли трое молодых людей лет двадцати с небольшим; все они были в майках без рукавов; в руках спортивные сумки. Со мной они, разумеется, не поздоровались, зато одарили меня таким же смутно агрессивным взглядом, что и тот уборщик из маленького кафе. Я не раз сталкивалась с подобным в Париже, когда мы жили на улице Аббатисы, а до этого — в Танжере; собственно, во взглядах этих людей читалась не столько агрессия, сколько невнятное презрение и вызов по отношению к той особе, каковой, по их мнению, я являюсь. Одинокая женщина, с непокрытой головой, одетая в джинсы и рубашку без рукавов. Я не такая, как они; я из иного племени. Да и вообще появление женщин на улице здесь не приветствуется.

И все же старый Маджуби меня приветствовал — даже чуточку флиртовал со мной, по-своему, конечно. Возможно, он слишком старый, чтобы видеть во мне женщину. А может, излишне самоуверенный, чтобы видеть во мне угрозу.

Воздух стал каким-то чересчур плотным и совершенно неподвижным. Должно быть, вот-вот разра-зится Отан. Черный или Белый Отан — все равно; так или иначе, любое движение воздуха уже принесет облегчение. Сегодня восьмой день рамадана. Еще шесть дней — и наступит полнолуние. Я думаю о той Луне, что изображена на одной из моих карт, — о той женщине с прялкой и пряжей; интересно, когда она покажет себя? Может, когда ветер подует?

С другой стороны, у нас и без нее здесь полно дел. Я оглянулась на сонный Маро. Издали он похож на крокодила, вытянувшегося в болоте, сунувшего голову в заросли тростника и слегка подрагивающего во сне. Его хребет — это бульвар Пти Багдад, широкий, серый, с булыжной мостовой. А мост — это пасть с приподнятыми уголками губ. Короткие переулки с приземистыми домами, расходящиеся в разные стороны от бульвара и почти перпендикулярные ему, похожи на крокодильи лапы. А полузакрытый глаз крокодила — это мечеть с серебряным месяцем на минарете, сейчас ярко освещенном солнцем. Опасен ли этот зверь? Рейно считает, что опасен. Но я же не Франсис Рейно, который в каждом чужом человеке, приехавшем в Ланскне, видит потенциального врага. Эти мужчины у дверей спортзала еще очень молоды и не уверены ни в себе, ни в том, что это действительно их территория. Но тот, на кого равняются все в Маро — Мухаммед Маджуби, — совсем другой. Я уверена: с какими бы проблемами Рейно ни довелось столкнуться, имея дело с арабской общиной, все можно было бы решить с помощью юмора и спокойного диалога. Как только что сказал Маджуби, люди-то повсюду одинаковы. Соскреби краску, и под ней обнаружишь все то же самое, сколько бы слоев ты ни соскреб. Я узнала это благодаря своей матери и всем тем местам, которые мы недолго называли «домом».

Еще немного — и воздух вокруг стал напоминать густой горячий сироп, а течение в Танн вдруг настолько замедлилось, словно река тоже уснула. И как раз в этот момент мы с Розетт начали подниматься по узкой улочке к центру Ланскне; все здания в утренних лучах солнца казались белоснежными и сияющими, и церковные колокола звонили так громко, созывая народ к мессе, словно хотели непременно разбудить крокодила, спящего на берегу реки в тростниках.

Глава девятая

Среда, 18 августа

Добравшись до кафе «Маро», я обнаружила за стойкой бара все ту же Мари-Анж — она все так же жевала жвачку и смотрела телевизор, но вид у нее был еще более недовольный. Сегодня она украсила себя пурпурными тенями на веках, пурпурной губной помадой и пурпурной прядью в волосах. Хорошо бы тот, на кого направлены все эти гламурные усилия, оценил их по достоинству.

Я заказала кофе с круассанами и спросила:

— А сегодня Жозефина здесь?

Девица окинула меня равнодушным взглядом:

— Да, конечно. А кто ее спрашивает? Как мне вас назвать?

— Вианн Роше.

Я ожидала, что она сильно изменилась. Увы, подобные вещи случаются даже слишком часто и, в общем, неизбежны. Седина, мимические морщины в углах рта — так сказать, поцелуи времени. Иногда, впрочем, люди меняются настолько, что их почти невозможно узнать; и когда Жозефина Мюска, отодвинув занавеску из бусин, вошла в бар, я лишь через какое-то время узнала свою старую подругу в той женщине, что остановилась передо мною.