Персики для месье кюре

Оми покачала головой.

— Пфф! Айша Бузана с подружками, Джалилой Эль Марди и Раной Джаннат. Глупые сплетницы, все три! Гремят, как пустые орехи. Болтают всякую чушь и по всей деревне это разносят. Представляешь, Айша — та, что с розовой лентой, — сказала моей Ясмине, что имя Майя запрещено исламскими законами. Говорит, это имя какой-то языческой богини из чьего-то там древнего пантеона. Как будто ей не все равно, как мы назвали девочку. Просто внимание к себе привлечь хочет, только и всего. По той же причине она и никаб носит, хотя раньше никогда его не носила. Пока Карим Беншарки сюда не приехал, никто из молодых женщин никаб не носил. Но стоило этому красавцу упомянуть, что ему нравится, когда женщины завернуты в покрывало, так сразу десятки девиц надели никаб и принялись строить глазки Кариму, соревнуясь друг с другом. — Она насмешливо хмыкнула и посмотрела на меня. — Только не говори, что не успела его заметить. У него же внешность чистого ангела! И он только что не живет в этом спортзале.

Я кивнула:

— Да, я, конечно, обратила на него внимание.

Оми захихикала.

— И не ты одна!

— А что вы о его сестре скажете?

— Об Инес? — Лицо Оми вдруг стало непроницаемым, как маска. — Ну, с ней-то мы особо дел не имеем. Да она теперь в основном дома сидит. Впрочем, учительница из нее вышла никудышная, не больно-то дети ее любили.

— Почему же?

Старуха пожала плечами.

— Кто их знает? Однако мне пора. Меня моя маленькая Майя ждет. Мы с ней собираемся лепешки печь. Не на сейчас, конечно. На вечер. А еще мы с ней приготовим cr^epes aux mille trous[38] и суп-харира с лимонами и финиками. В рамадан каждый, кто постится, весь день только о еде и думает; вот мы заранее и покупаем кучу продуктов, готовим множество разных блюд, угощаем соседей, нам даже снится еда — конечно, когда этот ветер позволяет уснуть. Я принесу тебе наших марокканских сладостей; кокосовое печенье принесу, «рожки газели», миндальные меренги, халву чебакия. Может, тогда ты поделишься со мной рецептом своего шоколада?

Я смотрела ей вслед, чувствуя себя несколько озадаченной. Если уж и Оми Аль-Джерба с ее веселым презрением к условностям и мнению соседей все-таки чувствует, что не стоит говорить со мной об Инес Беншарки…

Розетт вздохнула: «Мне она нравится».

— Да, Розетт, и мне тоже.

Оми во многом напоминает мне Арманду, чей неуемный аппетит к жизни — еде, напиткам и всему прочему — некогда «стал позором» для ее родни. Но у Оми совсем другая родня. В арабских семьях любовь и уважение к старшим только усиливаются с возрастом. Я даже представить себе не могу, чтобы кому-то из детей или внуков Оми Аль-Джерба пришло в голову сделать то, что пыталась сделать со своей матерью Каро Клермон, — загнать в богадельню, постоянно запугивая и не позволяя видеться с внуком.

Улицы Маро уже снова опустели, когда я повернула назад, к дому Арманды. Мне встретились всего два-три человека, и ни один со мной не поздоровался. Но пока я шла по бульвару, я постоянно чувствовала, что за мной наблюдают — буквально из-за каждого окна! — и мне казалось, я слышу, как они там, за стенами домов, перешептываются. Этот ветер не умеет хранить тайну, говорила моя мать. И сегодня этот ветер сообщил мне, что жители Маро пребывают в отчаянии. Неужели из-за Алисы? Или же причиной некий тайный и мрачный недуг, поразивший общину? Я посмотрела на небо, в котором вроде бы и облаков не было, однако его скрывали клубы мельчайшей пыли, блестевшей в лучах солнца. Из-за этой пыли Розетт то и дело чихала, и каждый раз Бам при этом кувыркался и смеялся над ней.

Розетт посмотрела на меня ясными глазами и спросила: «Пилу?»

— Не сегодня, — ответила я. — Но, помнишь, они с Жозефиной обещали завтра прийти к нам на обед.

Она грустно сморщилась и проворковала:

— Рувр.

Ру.

Я обняла ее. От нее пахло рекой и еще чем-то приятным, вроде детского мыла и шоколада.

— Я знаю, как ты по нему соскучилась, Розетт, — сказала я. — Я тоже по нему скучаю. И Анук тоже. Но ведь мы и здесь очень неплохо время проводим, правда?

Розетт выразительно закаркала в знак согласия и разразилась длинной тирадой на собственном языке; я сумела уловить лишь слова «Пилу», «Влад» и (что уж совсем удивительно) «клево». Красноватое пятно в воздухе — так сегодня выглядел Бам — так и металось у ног Розетт. От восторга Бам скакал как сумасшедший, покрывая ей ноги золотисто-бронзовой дорожной пылью.

Я не выдержала и рассмеялась. Моя маленькая Розетт — прирожденная комедиантка. При всей своей необычности она, моя зимняя девочка, порой точно лучик солнечного света.

— Идем, — сказала я, — нам домой пора.

И мы, прикрывая глаза руками и пытаясь защититься от клубов пыли, повернули прочь от реки и стали подниматься на крутой холм к тому месту, которое я только что назвала домом; там с персикового дерева Арманды уже начинали падать первые перезревшие плоды.

Глава седьмая

Суббота, 21 августа