Персики для месье кюре

— Нет, все-таки приплывали иногда, только я еще совсем маленьким был, а потом в Маро стало совсем беспокойно. Вот тогда, по-моему, мой отец с ними и уплыл насовсем. — И Пилу, пожав плечами, принялся изучать готовившиеся на плите кушанья.

А я снова вспомнила о Королеве Кубков, поискала в лице Пилу черты Ру, но никакого сходства не обнаружила. Светлые кудрявые волосы, выгоревшие на солнце; круглое лицо; курносый нос. В целом он, пожалуй, похож на Жозефину, особенно глаза, а вот от Ру в нем абсолютно ничего нет. С другой стороны, Пилу, как и Розетт, любит и умеет рисовать…

Я вспомнила абстрактную картину в баре у Жозефины; вспомнила, какие у нее были глаза, когда она упомянула об отце Пилу. А потом вдруг вспомнила, что она, собственно, об отце Пилу вообще ничего не сказала; просто заявила, что Пилу — ее сын и больше ничей. Именно так отвечала и я сама, когда меня спрашивали об отце Анук; но как раз это-то меня и встревожило, когда я услышала те же слова от Жозефины; и встревожило, пожалуй, куда сильней, чем следовало.

— Когда у тебя день рождения, Пилу?

Его, казалось, удивил мой неожиданный вопрос.

— Семнадцатого сентября, а что?

А у Розетт — двадцатого декабря. Какие близкие даты. Какие ужасно близкие!.. Но какое это, собственно говоря, может иметь значение, даже если мои подозрения оправдаются? Ру ведь не придает абсолютно никакого значения тому, что Анук — не родная его дочь. Почему же в данном случае должно быть иначе? И все же мысль о том, что Ру мог это знать и скрывал, что знает… Скрывал в течение восьми лет, четыре из которых прожил непосредственно здесь, в Ланскне, работая то у здешних фермеров, то на своем судне и снимая комнату у Жозефины…

Рыцарю Кубков есть что скрывать. Его лицо на карте, точно мрамор прожилками, испещрено мелкими трещинками-морщинами. Королева держит свой кубок с таким томным видом, словно жидкость в нем вызывает у нее тошноту. Дети, забрав с собой Влада, поднялись наверх и как-то удивительно там притихли. Ладно, пусть играют. Я прихватила с собой телефон и вышла на улицу, решив немного пройтись.

Ни одного послания от Ру! И телефон у него снова выключен! Я быстро набрала:

Ру, пожалуйста, свяжись со мной! Ты мне нужен…

Разумеется, такой текст я посылать не стала. Мне никогда и никто не был нужен! Если Ру захочет со мной связаться, он это сделает сам. И потом, что я ему скажу? Нет, мне нужно видеть его лицо. Нужно прочесть цвета его ауры…

Погода снова меняется. Я это еще раньше почувствовала, когда разговаривала с Оми на мосту. Ветер по-прежнему силен, но теперь у облачков в небе, похожих на ангельские лики, словно появилась грязная подкладка. Первая капля дождя упала мне на лицо, когда я снова поднималась к нам на холм…

Итак, грядет Черный Отан.

Черный Отан

Глава первая

Понедельник, 23 августа

Конечно, отец мой, я не могу рассказать того, что мне поведала Жозефина. Исповедь — официально она принята или нет — есть тайна, и предать тайну исповеди никак нельзя. Но, закончив свой рассказ, она, бедняжка, была бледна, как привидение, а я не находил слов, чтобы хоть как-то ее утешить и успокоить.

— Я просто не знаю, что же мне ей сказать, — растерянно повторяла Жозефина. — Она так гордилась тем, какая я стала! И ведь мир действительно распахнул предо мною все свои двери. Я готова была расправить крылья и улететь отсюда. А теперь что? Я осталась прежней, такой же, как все. И живу по-прежнему в Ланскне, на том же месте, и по-прежнему держу кафе, и потихоньку старею…

Я заметил, что, на мой взгляд, стареть ей еще рано, но она лишь нетерпеливо на меня глянула и воскликнула:

— А ведь я столько надеялась совершить! Столько разных мест повидать! Она словно напоминание о моих напрасных надеждах; а ведь она все это сделала ради меня! И у меня теперь такое чувство, будто я… — Жозефина в отчаянии стиснула кулаки. — Ах, да какой смысл сожалеть? Некоторые люди всю свою жизнь сидят, ожидая одного-единственного поезда, а под конец выясняется, что они даже до железнодорожной станции добраться не сумели.

— Вы исполнили свой долг, — сказал я.

Она поморщилась.

— Мой долг!

— Ну да. Кому-то из нас ведь нужно исполнять свой долг. Не могут же все быть такими, как Вианн Роше, — постоянно перебираться с места на место, ни к одному из этих мест толком не привязываясь, и никогда не брать на себя ответственность ни за что.

Она выглядела удивленной:

— Вы ее осуждаете?

— Я этого не говорил, — возразил я. — Но убежать от ответственности может каждый. Порой, чтобы остаться на прежнем месте, требуется гораздо больше усилий.

— Значит, вы именно так и собираетесь поступить? — спросила Жозефина. — Неужели вы сможете отказаться от вашей церкви и остаться здесь?

Пришлось указать ей — причем довольно жестко, — что это она выразила желание исповедоваться, а я этого делать отнюдь не собирался.

Она улыбнулась.

— А сами-то вы когда-нибудь исповедуетесь, месье кюре?