Персики для месье кюре

Амаль Беншарки дал Инес денег и выправил документы, чтобы она смогла уехать из Агадира. Документы были на имя его покойной жены; просто в ее паспорт вклеили фотографию Инес. Она воспользовалась этими документами — дала Кариму фамилию и переехала из Агадира в далекий Танжер, надеясь затеряться в большом городе.

— Я стала Инес Беншарки, вдовой торговца текстилем из Агадира. Я воспитывала сына, зарабатывая на жизнь тем, что шила одежду — строчила на машинке прямо дома. Кариму я тоже сказала, что его отец умер еще в Агадире, но мальчик подрос и начал задавать разные вопросы. К моей первоначальной лжи добавлялась одна новая ложь за другой. Я отправила его в школу. Я отдавала ему все, ничего для него не жалела. Я хотела, чтобы он ходил в мечеть, чтобы у него были хорошие друзья, чтобы он пользовался уважением. Он был красивый мальчик. Я понимаю, что сама его испортила. Да, я сама в этом виновата. Но, кроме Карима, у меня больше ничего не было в жизни. Говорят, что рай обретаешь у ног матери. А для меня раем был мой сын Карим. Аллах был так добр, позволив мне иметь сына. И я хотела, чтобы у моего сына было все.

Кошмарная улыбка вновь исказила лицо Инес. И все же стоило ей заговорить о Кариме — и она вновь становилась красавицей.

— Денег катастрофически не хватало, — продолжала Инес, — и когда Карим немного подрос и уже мог сам о себе позаботиться, я отправилась в Испанию на сбор клубники. Это была тяжелая работа. Часы, проведенные на плантациях, казались бесконечными. Зато там хорошо платили, гораздо больше, чем я смогла бы заработать дома, и я была не в силах сопротивляться подобному искушению. Карим, умница, так хорошо учился! А я так хотела, чтобы он поступил в университет! Но образование стоит больших денег, я никогда не смогла бы столько заработать в Танжере пошивом одежды. В тот год я провела в Испании целых три месяца, а мой сын оставался дома один, без присмотра. Наверное, я вообще недостаточно строго следила за Каримом. Но он всегда казался мне таким хорошим мальчиком, таким уважительным. На следующий год я снова поехала в Испанию. Кариму только-только исполнилось семнадцать. И на этот раз, пока меня не было, он изнасиловал девушку, угрожая ей ножом.

Девушку эту звали Шада Идрис; двадцать два года, не замужем. Карим познакомился с ней в чайной. Матери он заявил, что она обыкновенная шлюха — она носила джинсы и туфли на высоких каблуках-шпильках, а волосы укладывала в модную прическу и лишь чуть-чуть прикрывала голову разноцветным хиджабом. Она сама согласилась встретиться с Каримом. И он поджидал ее вместе с приятелями.

Сперва он полностью отрицал свое участие в групповом изнасиловании. Инес он рассказывал, что только смотрел. Однако же оставил у себя трофей — нитку бус из черного гагата, которую Шада Идрис носила на руке как браслет. Инес нашла эти бусы у сына в комнате и заставила во всем признаться.

В полиции Карим заявил, что девушка сама попросила его заняться с ней сексом и, потом, девственницей она давно уже не была. Жила она вместе с двумя другими женщинами в центре города возле большой мечети, и все они по очереди присматривали за детьми, пока остальные были на работе. Да, у этой Шады тоже был незаконный ребенок — маленькая девочка по имени Дуа…

— Мой маленький персик! — сказала Оми, быстро глянув на Дуа.

Инес кивнула.

— Не беспокойтесь, она все знает. Она всегда знала всю правду. Это Карима я воспитывала в неведении, и вы сами видите теперь, каким он вырос. А Дуа хорошо знает, что зина, грех, — как скользкая рыбка, которая никак не хочет, чтобы ее поймали, и прыгает из одной руки в другую… — Инес снова улыбнулась. — Так или иначе, ребенок Шады не был преступником и не имел никакого отношения к тому преступлению. Это я своему сыну втолковать успела, но для всего остального было уже слишком поздно. Мне, как вы понимаете, было просто стыдно теперь рассказывать ему о себе. Я надеялась, что смогу как-то обойтись без рассказов о прошлом и он никогда ни о чем не узнает.

Шада обратилась в полицию и заявила, что на нее было совершено нападение, что ее изнасиловали, но, как и в случае с Инес, полицейским куда больше хотелось осмотреть саму Шаду, чем расследовать дело об изнасиловании. Все кончилось тем, что ее арестовали за занятия проституцией, хотя это обвинение и было впоследствии отклонено. Зато выяснилось, что она нелегально занимает государственное жилье, и женщину вместе с ребенком выбросили на улицу. Лишившись дома, Шада в полном отчаянии отправилась к зданию ассоциации, занимавшейся распределением муниципального жилья, села посреди площади, вылила себе на голову канистру бензина и подожгла.

Инес обвела взглядом нас четверых и сказала: