Персона

Газету Каль положил рядом с собой на столик в кафе посреди терминала. Стокмана он заметил только в тот момент, когда тот сел через пару стульев от него. Они поздоровались взглядами, больше не добавив к ним ни слова, ни жеста. Стокман выбивался из стаи остальных охотников, проявляя интерес исключительно к американским стартапам в сфере цифровых технологий и то только, когда они переходили в категорию В, и лишь в очень редких случаях предприятиям из категории С. После этого он прилагал все усилия, чтобы отправить непосредственно основателю проекта электронное письмо, и предлагал свои услуги по открытию филиала во Франции.

В свое время он был первым во Франции сотрудником «Гугл», затем «МайСпейс», «Скайп», «Фейсбук» и «Слэк». Дожидался начала торгов ценными бумагами на бирже, как правило, года через два-три после его появления, продавал принадлежавшие ему акции, уходил из компании и подыскивал себе новую цель.

Ему еще не исполнилось и сорока лет, а он уже был мультимиллионером и мог в любой момент бросить работу. Но зачем? Ведь в карман можно было положить и другие миллионы.

Этот человек не только входил в касту, но и выступал в роли этакого знаменосца, человека, о котором рассказывают легенды самым молодым, дабы объяснить, зачем вообще это все надо.

Каль первым поднялся на борт самолета и устроился в самом первом ряду. Затем положил под сиденье кейс, а дорожную сумку на колесиках с выдвижной ручкой засунул в багажный отсек. Но не успел еще даже вытянуть ноги, как к остальным местам уже выстроилась очередь. У него за спиной.

Ожидая, пока устроится чернь, он открыл «Уолл Стрит джорнел». Победе Трампа газета посвятила восемь полос.

Каль чувствовал витавшие в воздухе перемены. После появления социальных сетей, сообщений из ста сорока символов, равенства точек зрения университетского ученого и какого-нибудь Кевина из парижского пригорода Сен-Сен-Дени, опять стали заявлять о себе хозяева, раздувая костер невежества и злобы.

В унисон с соотечественниками по всему миру Каль выпячивал грудь. У них вырисовывался новый герой – идеальное сочетание десятилетий забвения и неутомимого труда ради возрождения гадины[7].

Человека слева от себя он не знал, но в ряду справа узнал евангелиста и аристократа, которые вели между собой оживленную беседу. Евангелиста можно было определить по стилю – что-то среднее между калифорнийским инженером и нью-йоркским хипстером: куртка поверх футболки с намеком на поп-культуру восьмидесятых годов, джинсы и белые кроссовки без носков. Цифровой пророк, которому если чего-то и не хватало, то это прически Дэвида Шинга[8]. Аристократа определяли по драгоценному перстню-печатке. Он был старшим отпрыском рода и носил его на безымянном пальце левой руки вместе с обручальным кольцом.

Средним и младшим его печатку полагалось носить на мизинце правой. Калю в который раз пришлось признать, что эти два паяца опровергали справедливость поговорки, гласящей, что по одежке не судят.

Перед Калем возникла некоторая толчея. Его несколько раз побеспокоили, задевая то за коленки, то за ступни.

Он вернулся к чтению.

Прессу он не любил – как сейчас, так и раньше. В его глазах ее представляли интеллектуалы, слишком ограниченные, чтобы сколотить состояние, но все же недостаточно глупые, чтобы закрывать глаза на человеческую жизнь. Горстка злобных типов, тративших свое время на очернение тех, кто смирился с жестокостью мира.

Это был вопрос отнюдь не политического порядка.

Строго с точки зрения отношений с позиции силы, с одной стороны, наличествовали утописты, выступавшие за безмятежные, уравновешенные и спокойные взаимоотношения между людьми, с другой – Каль и ему подобные, кто не отрицал физического, нравственного и физического насилия.

Они представляли великое многообразие форм и оттенков: фашисты, консерваторы, коммунисты, реакционеры, фундаменталисты, радикалы, правые экстремисты.

Помимо прочего, в большинстве случаев они выступали с противоположных идеологических позиций, но сходились в главном: в популистском стремлении порабощать других.

Из горьких размышлений его вырвал чей-то голос:

– Здравствуй, Каль, ты меня, может, и не помнишь, но в прошлом году мы встречались в Германии, на международной выставке-конференции по цифровому маркетингу.

Проследив за рукой, протянутой ему под самый нос, Каль поднял глаза и увидел человека, произнесшего эту фразу. Перетаптываясь с ноги на ногу, перед ним стоял технарь, жаждавший занять свое место.

Каль помнил их встречу в сентябре прошлого года в Кельне. Он являлся типичным образчиком французского элитаризма. Представляясь незнакомому человеку, он обязательно присовокуплял к имени фразу «выпускник высшей политехнической школы». И таскал за собой повсюду полученное образование, как аристократ свою приставку «де». Каждая каста демонстрировала свои собственные, присущие только ей условности.

– Да, я тебя помню, – ответил Каль, не без некоторого отвращения пожимая парню руку.

– Неплохо бы пропустить по стаканчику на «Каннских львах».[9]

– У меня не будет времени.