Она вздрагивает, но не двигается. Я смотрю, ожидая, что ужас, наконец, полностью овладеет ей, но вместо этого на ее лице появляется ярость, и запах черного перца наводняет комнату.
— Почему ты не сказал мне?
— Я говорю тебе сейчас.
— Я имею в виду, раньше. Ты заставил меня… — Она спрыгивает с кровати, сжимая подушку еще крепче, уверен, еще чуть-чуть и та лопнет. — Я люблю тебя, — выплевывает она обвиняюще.
И вот он, теплый шоколад, пробивающийся сквозь черный перец. В этот момент все мои внутренности наполняются энергией, и я чувствую, как мое серное сердце вот-вот взорвется.
Но все это не имеет значения, если она сейчас сбежит.
Ее глаза распахиваются от осознания того, что она только что сказала.
Она оседает на кровать. Целая мучительная минута проходит в гробовом молчании.
— Я… Я не… — Ее глаза смотрят на листки бумаги на полу.
Я ничего не могу сказать. Не могу протянуть руку, коснуться ее и ответить, что тоже люблю ее.
Поэтому я опускаю голову и жду хлопка двери, означающего ее уход.
Но дверь не хлопает. Вместо этого Фрэнни говорит:
— Итак, в чем дело? Тебе нужно вернуться?
Я поднимаю голову и почти смеюсь. Из всех вещей, о которых она могла спросить…
— В конце концов.
Она поднимает с пола рубашку и натягивает ее, потом смотрит на меня.
— Я знала, что ты уйдешь.
Я пораженно качаю головой.
— Это
— Отлично, — говорит она, заталкивая книгу в сумку. Я вижу, как дрожат ее руки. — Я избавлю тебя от неприятностей, — огрызается она.
Фрэнни закидывает сумку на плечо и осматривает пол, заставляя мои внутренности переворачиваться.
— Черт побери! — кричит она в отчаянии. — Где мои вьетнамки?
Я наклоняюсь и протягиваю их ей.
Фрэнни выхватывает их из моей руки. И тут она колеблется, глядя на мои рога. Она начинает поднимать руку.
— Могу я?.. — Но потом она роняет ее и трясет головой, словно пытаясь очистить ее.
— Что? — Я слышу надежду в своем голосе и призираю себя за это еще больше.
— Ничего. — Фрэнни направляется к двери. Но прежде чем доходит до нее, оборачивается и смотрит мне в глаза, глубоко вдыхая. — Итак, теперь, когда я знаю, кто ты… Я попаду в Ад за то, что влюбилась в тебя? — Неуверенная улыбка появляется на ее губах, пока она вытирает слезы с щек тыльной стороной ладони.
И вдруг теплый шоколад побеждает черный перец. На секунду мое сердце замирает… Не могу поверить, она знает, кто я на самом деле, и все равно любит меня.
Но затем действительность накрывает меня с головой.
— Фрэнни, нет… Это неправильно, — стону я. Я вновь позволяю коленям подкоситься и сползаю по стене, пряча лицо в ладонях. Она не должна по-прежнему любить меня. Это все закончится очень плохо.
Она идет обратно, кидая свою сумку на пол, и садится на краешек кровати.
— Ты вообще когда-нибудь заботился обо мне?
Я поднимаю голову и сморю на нее. Я знаю, что должен ответить, и мой рот открывается, готовясь произнести «нет». Но вместо этого я слышу очень мягкое «да», срывающееся с моих губ. И это выводит меня из ступора. Я вскакиваю на ноги и вкладываю весь оставшийся в моем серном сердце лед в свои слова:
— Я имею в виду,
— Я тебе не верю, — говорит она, и по ее лицу видно, что это действительно так.
Она должна кричать. Бежать. Все, что угодно, только не это. Я оборачиваюсь, исторгая рык… и замечаю свое отражение в зеркале ванной.
Я подхожу к зеркалу и смотрю на себя, усерднее пытаясь отодвинуть человеческую форму. Когда ничего не меняется, я возвращаюсь к ней.
— Фрэнни, посмотри на меня и скажи мне
— Ну… рожки — это что-то новенькое, и твои глаза полыхают немного больше обычного. И я совсем не хочу этого говорить, но ты воняешь. — Она кривится и зажимает нос. — Ты можешь отключить эти тухлые яйца? Корица мне нравится больше.
— И все?
— А что, должно быть еще что-то?
— Ну… да.
— И что?
— Ничего. — Я хватаю свою футболку с пола и одеваю ее. — Нам надо ехать.
Глава 17. Ради всего святого!
Мы бежим под дождем, моя ладонь в его руке, он ведет меня к своей машине. Спрашивать страшно, но я все же решаюсь:
— Куда мы едем?
— Есть только один человек… и я просто использую этот термин… который может знать, что, Черт возьми, происходит, — говорит он, заводя машину.
Поскольку Люк едет с сумасшедшей скоростью, когда мы добираемся до дома Гейба, все лобовое стекло заляпано, а дождь все сильнее стучит, словно куча маленьких молоточков, по крыше машины.
И все это время, единственное, о чем я размышляю, — как я призналась ему в любви.
Он демон. Я все еще не до конца понимаю, что это значит. Но у него были
О Боже! Зачем я вообще это сделала?
Я же не люблю его, правильно?
Нет.
Любви не существует.
Как и демонов…