Персональные помощники руководителя

Владимир Ильич сразу поразил Надежду Крупскую своими лидерскими задатками. Девушка попыталась заинтересовать будущего вождя – во-первых, марксистскими разговорами, которые обожал Ульянов, а во-вторых, стряпней своей матушки. Елизавета Васильевна, увидев его у себя дома, была счастлива. Она считала дочь непривлекательной и счастья в личной жизни ей не пророчила. Можно предположить, как обрадовалась она за свою Наденьку, когда увидела в своем доме приятного молодого человека из хорошей семьи! С другой стороны, став невестой Ульянова, Надя не вызвала большого восторга у его семейства: там находили, что у нее уж очень «селедочный вид». Под этим утверждением подразумевалось, прежде всего, то, что у Крупской глаза были навыкате, как у рыбы, – один из признаков обнаруженной позднее базедовой болезни, из-за которой, предполагают, Надежда Константиновна не могла иметь детей. Сам Владимир Ульянов к «селедочности» Надюши относился с юмором, присвоив невесте соответствующие партийные клички: Рыба и Минога. В 1895 году В.И. Ленин и другие руководители «Союза борьбы» были арестованы и заключены в тюрьму, а через год была арестована и Надежда Константиновна. Уже находясь в заключении, он предложил Наденьке стать его женой.

«Что ж, женой так женой», – ответила она. Будучи сосланной на три года в Уфу за свою революционную деятельность, Надя решила, что отбывать ссылку с Ульяновым будет веселее. Поэтому она попросила отправить ее в Шушенское Минусинского уезда, где уже находился жених, и, добившись разрешения полицейских чинов, вместе с матерью последовала за своим избранником.

Первое, что будущая теща сказала Ленину при встрече: «Эк вас разнесло-то!»

Действительно, Ильич в Шушенском хорошо питался, вел здоровый образ жизни: регулярно охотился, ел свою любимую сметану и прочие крестьянские лакомства. Жил будущий вождь в избе крестьянина Зырянова, но после приезда невесты стал приискивать другое жилье – с комнатой для тещи.

Заключать церковный брак Владимир Ильич и Надежда Константиновна не хотели – они были за «свободную» любовь, на венчании настояла Елизавета Васильевна, причем «по полной православной форме».

Ульянов, которому было уже двадцать восемь, и Крупская, старше его на один год, подчинились. Началась долгая бюрократическая волокита с разрешением на брак: без этого Наде с матерью нельзя было жить вместе с Ильичем. Но разрешения на свадьбу не давали без вида на жительство, который, в свою очередь, был невозможен без брака. Ленин отправлял в Минусинск и Красноярск жалобы на произвол властей, и наконец, к лету 1898 года Крупской разрешили стать его женой. Последнее слово в этом деле было за енисейским генерал-губернатором, который решил, что уж если Крупская хочет жить с Лениным в ссылке, то у нее для этого должно быть юридическое основание, а таковым может считаться лишь замужество.

Венчание происходило в местной Петропавловской церкви, на невесте были белая блузка и черная юбка, на женихе – обычный, весьма потертый коричневый костюм. Следующий свой костюм Ленин сшил только в Европе. Интересная история вышла с обручальными кольцами. В одном из последних досвадебных писем Владимир Ильич попросил невесту приобрести и привезти в Шушинское ящик с ювелирными инструментами. Дело в том, что вместе с Лениным в ссылке томился прибалтийский рабочий Энберг с женой и многочисленным малолетним потомством. Проблема пропитания семьи заставила Эрнберга освоить профессию ювелира, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Получив от жениха и невесты столь необходимый инструмент, он тут же отблагодарил молодых, расплавив два медных пятака и сделав из них обручальные кольца. Свидетелями стали местные крестьяне Заверткин и Ермолаев – со стороны жениха, и Журавлев – со стороны невесты, а гостями – политические ссыльные. Скромный свадебный «банкет» с чаепитием проходил так весело, а пели так громко, что хозяева избы, с удивлением не обнаружив на столе спиртного, все-таки попросили вести себя потише. «Мы ведь молодоженами были – вспоминала Надежда Константиновна о жизни в Шушенском, – и это скрашивало ссылку. – То, что я не пишу об этом в воспоминаниях, вовсе не значит, что не было в нашей жизни ни поэзии, ни молодой страсти».