Персональный ад моей души

-- Лера, надо делать аборт. - Он внимательно следил за её реакцией, но она только шумно всхлипнула. - Пойми, врач сказал, что чем раньше это сделать, тем меньше вероятность осложнений.

Он говорил вкрадчиво, подбирал слова, голос бархатный и, если бы сказал что-нибудь другое, то его наверно, следовало бы обнять, но...

-- Лерочка, девочка моя, у нас ещё будут дети, наши с тобой дети. Надо просто принять решение. Ты же умная и всё понимаешь, это будет правильно.

-- Но это тоже наш ребёнок...

-- Твой ребёнок, Лера. - Резко перебил он и напрягся, понимания не случилось.

-- Мой?.. А как же твои дети...

-- Лера, прекрати! Не мешай всё в одну кучу!

Синицкий с дивана подскочил и начал метаться по комнате.

-- Это не куча, это наша с тобой жизнь. Ты же не можешь вот так просто взять и вычеркнуть этот факт.

-- Могу!

-- А как же я?

Задохнулась от его резких слов, брошенных, как кость голодной собаке. Она говорила, говорила, но не узнавала его, Сашу словно подменили и нет больше того улыбчивого соблазнителя, который голос повышает только на работе, нет того надёжного мужчины, который во всём её поддерживал.

-- Лера, не будь ребёнком.

-- Мне девятнадцать, а тебе почти тридцать...

-- И что? Это повод делать вид, что ты ничего не видишь и не слышишь?

-- Саша, я тебя не понимаю. Это ведь твой ребёнок...

-- А если не мой? - Крикнул он и Лера вздрогнула.

-- Но...

-- И никаких "но"!

Он хлопнул дверью и закрылся в своём кабинете. В таком же стиле они продолжали жить ещё две недели. Лера забросила работу, практически не выходила из своей комнаты, не вставала с постели. С каждым днём напряжение в доме только росло, Синицкий гнул свою линию и не желал выслушивать каких-либо доводов, пока в один ужасный день не сорвался на откровенный крик, от которого Лера горько заплакала.

-- И не надо лить слёзы, ты сама во всём виновата! - Кричал он, отдирая её руки, приложенные к лицу.

Она закрывалась не от слёз, она закрывалась от него, от его крика, от его злобного взгляда, а он кричал от этого только сильнее. Смятое покрывало путалось в ногах, а Синицкий больно держал её за руки и тряс, доказывая свою правоту. Его голубые глаза были практически чёрными, страшными, казалось ещё одно слово, один взгляд и он её ударит.

-- Ты сделаешь аборт! А иначе... -- Он не договорил, скорее всего и сам не знал, что сказать, но это была последняя капля её терпения.

-- Иначе что? - Проговорила она ровным тоном, настолько спокойно, что Синицкий пришёл в себя.

-- Иначе можешь отправляться к своему хирургу.

Вот и всё, что он хотел сказать. Синицкий от кровати отошёл и упёр руки в бока, наблюдая, как обессиленная Лера сползает на пол. Она рукой пригладила растрёпанные волосы, смахнула последние слезинки и молча вышла из спальни. Догнал он её уже на выходе, быстро окинул взглядом плащ, накинутый прямо на домашний халат, и резко дёрнул за руки, притянув к себе.

-- Куда собралась? - Зло прошипел он и своим гневным дыханием упирался в её лицо.

-- К Боре.

Он отпустил. Не просто отпустил, а оттолкнул от себя, Лера успела только ключи от автомобиля и сумочку схватить, как вырвалась на улицу. Проливной дождь вымочил до нитки ещё до того, как дошла до машины, но холодно не было, внутри всё кипело, жгло огнём, опустошая и убивая любое желание жить. Она уже практически согласна на аборт, только бы не видеть этого призрения, не слышать этих обидных слов, но если найдётся хоть один человек, готовый её поддержать, она справится, по-другому просто не может быть.

Боря как всегда оказался дома, даже удивительно, как Лере везёт застать дома человека, который буквально живёт на работе. В два часа дня он выглядел заспанным и уставшим, но впустил без лишних расспросов.

-- Что случилось? - Спросил он, как только Лера выпила стакан воды и отдышалась, до этого только хлипала носом и смотрела бешеным взглядом.

-- А ты... я тебя разбудила?

-- Да, -- махнул рукой, предлагая не заморачиваться, -- тяжёлая операция, полночи на ногах, вот, отсыпаюсь. А у тебя что?

-- Я беременна.

-- Поздравляю, это же здорово... и что?

-- И Саша заставляет меня сделать аборт.

-- Он дурак? Лера, первая беременность и в твоём возрасте... даже не думай!

Спокойный и ничуть не удивлённый тон Бориса внушал надежду на лучшее. Он мило улыбался, именно мило, ни больше, ни меньше, смотрел с некоторым непониманием.

-- Он... он, -- Лера снова расплакалась, хотя казалось за две недели рыданий, слёз уже не оставалось, -- он не хочет растить чужого ребёнка, говорит, что своих хочет.

-- А ребёнок чей?

Что же, закономерный вопрос, но его тон как-то покоробил.

-- Понимаешь, там такой срок... в общем, я могу быть беременна и от тебя.

Борис замер с открытым ртом, и смотрел как на умалишённую, потом как-то отстранённо улыбнулся и отрицательно покачал головой.