Персональный ангел

Она поднялась, одним движением засунула в портфель все свои бумаги и пошла к выходу из кабинета.

– Вернись, Катерина, – велел Приходченко.

– И не подумаю даже. – Она взялась за ручку двери и остановилась, оглядев все высокое собрание. – Не надо утешать себя тем, что у меня “бабские штучки”. Как говорит наш любимый шеф Михаиле Иванович, лучше переспать, чем недоесть. В том смысле, что пусть у меня будет трижды паранойя, дарить Грине Островому свои собственные идеи я не собираюсь. Лучше я перестрахуюсь, чем недосмотрю. Так что читайте и присылайте отзывы в письменном виде!

Дверь за ней резко закрылась. Оставшиеся мужчины переглянулись.

– Мне не хотелось бы, чтобы девушка оказалась права, – сказал наконец Игорь Абдрашидзе с сильным грузинским акцентом. – Совсем не хотелось бы…

– Вы что, спятили? Разве можно работать так топорно?

– У вас что-то стряслось, правильно я понимаю?

– Да ничего у меня не стряслось, кроме того, что девушка подозревает всех. Что, в самом деле, за глупость? С чего вам пришло в голову, что, если вы обладаете информацией, ее можно использовать так примитивно?

– Вы не понимаете. Мы делаем это именно для того, чтобы они перестали доверять друг другу. Утечка слишком очевидна. Теперь остается просто поссорить их между собой. И с шефом. Пока они будут разбираться, поезд уже уйдет.

– Или служба безопасности вычислит утечку.

– Если и вычислит, то только девушку. Не бойтесь.

– Мне жить охота. Я голову подставляю, не вы.

– Так ведь не даром подставляете, верно?

– Короче, я настаиваю, чтобы информация использовалась не так топорно и открыто. Иначе вся затея потеряет смысл задолго до конца.

– Ладно-ладно. Не трусьте. Пожелания учтем…

* * *

Адекватные меры, которые предлагали принять Солнцева и Панин, были просты до чрезвычайности.

Они предлагали собрать воедино всю грязь, которая напечатана в последнее время о Тимофее Кольцове, и напечатать ее заново.

Поначалу Абдрашидзе решил, что лучшая творческая единица Приходченко и впрямь спятила, пока не прочитал макет, который прилагался к проекту.

Прочитав, он стал хохотать и с грузинской непосредственностью хлопать себя по бокам.

Расположенные в предложенном порядке, разоблачительные цитаты полностью противоречили друг другу и читались как анекдот, К каждой цитате прилагалась ссылка на издание и дата выхода.

– Ай да девка! – хохоча, сказал сам себе Абдрашидзе и махнул рукой секретарше, заглянувшей проверить, все ли в порядке с шефом. – Огонь-девка!

Больше того, “огонь-девка” предлагала напечатать еще и хвалебные цитаты о Головине, которые тоже прилагались.

Неизвестно, сколько прессы было перелопачено, прежде чем нашлись эти убогие, корявые, в худших традициях семидесятых хвалебные песнопения.

Были тут и “мудрость руководителя”, и “человеческое тепло”, и “всенародная любовь”, и “забота о людях”. Далее шли статистические данные о безработице, невыплате зарплат и пособий, об окладах депутатов местной думы, о количестве купленных и записанных на детей квартир. Все как полагается.

Не зря Приходченко трясется над этой девкой, решил Абдрашидзе, закрывая папку. Способная девка. Огонь, одним словом, хотя на вид бледная и вялая. Беззубая.

Даже идиот, прочитав такую публикацию, поймет, как грязно оболгали Тимофея Кольцова, благороднейшего из героев, который готов на все ради людей, которых он знает и любит. Он дает им работу и зарплату, а не вывозит награбленное народное добро за границу. Он готов насмерть стоять, защищая простых людей от произвола чиновников и бюрократов. Такой спуску никому не даст, а это народ любит. Подчиняться всегда приятнее и проще, чем тащить на себе ответственность…

Абдрашидзе набрал номер и сказал в трубку, довольно посмеиваясь:

– Эта баба – просто блеск. Беру все свои слова обратно.

* * *

В Немчиновке жарили шашлыки. Их жарили почти каждый выходной – под настроение и просто так.

Сегодняшние шашлыки означали открытие летнего сезона, хотя до лета было еще очень далеко и снег только-только сошел, оставив после себя стоячие студеные лужи и голую неприбранную землю, которую неуверенно пробивала вылезающая стрелами нежно-зеленая трава.

Собаки, взбесившиеся от весны и упоительного мясного духа, задавали круги вокруг дома, разбрызгивая грязь и сметая все на своем пути. Сначала они уронили в лужу маленькую Саньку, потом столкнули с дорожки бабушку и снесли корявую палку, подпиравшую старую яблоню. После этого Дмитрий Степанович Кузьму привязал, а Вольфганга загнал в дом, откуда тот моментально завыл, образовав хор Пятницкого с оскорбленным до глубины души Кузьмой.

– Мам, – закричала с крыльца Даша, – куда ты полотенца переложила? У меня Санька описалась, я ее мою!

– О господи, – пробормотала Марья Дмитриевна. – Подожди, я иду! – крикнула она дочери и зашлепала по лужам к крыльцу.

– Как хорошо, что весна, – сказал зять Митя, нанизывая на шампур мясо. – До чего зиму ненавижу, вы не поверите, Дмитрий Степанович…

– Поверю, Митя, почему же… У нас вон Катька такая же, теплолюбивое растение.

– Вы про меня? – крикнула из гамака Катерина. – Опять сплетничаете?