Персональный апокалипсис

Софочка, единственный ребенок в семье, несказанно радовалась тому, что все внимание уделялось ей одной. Она знала: вселенная крутится вокруг нее. В детском садике она была звездой утренников. В школе открывала линейки и вела концерты. На учебе не зацикливалась – хорошие оценки ставили за то, что она радовала глаз и вела себя примерно.

Софья редко задумывалась над смыслом жизни. Даже подростковый кризис обошел ее стороной. Когда многочисленные подруги заламывали руки и впадали в депрессии, она с удовольствием ловила на себе мужские взгляды и фантазировала о том, как ее завоюет наидостойнейший. Иногда у нее выдавались грустные дни, когда в груди поднималось непонятное томление, а мир казался не таким красочным, как прежде. Ей вдруг приходило в голову, что, возможно, все ее установки и устремления ошибочны, что мир гораздо больше, чем отношения между мужчиной и женщиной. Но Софочка быстро подавляла эти разрушительные приступы тоски, насильно переключая внимание на привычные, радостные вещи: отправлялась на шопинг, смотрела романтические комедии, разыскивала на ebay отсутствующие в ее коллекции минералы. И мир снова сужался до размеров ее личной уютной вселенной, и дышалось легче, и смутная тревога покидала сердце.

Она вела инстаграм, и некоторые злобные тролли регулярно писали ядовитые, полные зависти комментарии, обзывая ее пустышкой. Софья старалась не обижаться: ведь не всем так повезло устроиться в жизни, как ей. Да и люди ей в целом нравились – прежде всего потому, что не давали скучать. Если бы ее заперли в комнате без телефона и Интернета, она бы и суток не продержалась. А ведь есть люди, кого хлебом не корми – дай побыть в одиночестве. Странные.

Конечно, у нее тоже случались проблемы. Вот и сейчас, сидя в кресле, она пыталась решить одну: чем себя занять в ближайшие три часа? К вечеринке уже подготовилась, по телевизору ничего интересного, компьютер надоел. Попробовала позвонить трем подружкам – не берут трубки. Наверное, тусуются где-нибудь и не слышат. И погода, как назло, мерзкая. Надо уговорить Гиву выкроить недельку слетать на море. Осенью в Москве тоскливо. Особенно если у тебя куча свободного времени.

Софочка обвела взглядом комнату, остановившись на небольшой картине, висевшей на противоположной стене. Ночной город, нарисованный акварелью, вбивал в серое небо фосфоресцирующие гвозди небоскребов. Где-то внизу справа угадывалась береговая линия озера, уходившего темнеющей водной гладью туда, где кончался холст. Софья никогда не была в Чикаго, но ей казалось, что этот город выглядит именно так. Она всматривалась в картинку, и до ее слуха доносился свист ветра. Он блуждал на широких улицах, сворачивал в узкие переулки и скулил, упираясь в тупики бедных кварталов… Софья гордилась своим рисунком, хотя понимала, что особой ценности он не представляет. Она с детства любила рисовать и даже отучилась пять классов в художественной школе, но на профессиональный уровень вряд ли тянула.

«Давненько я в руках не держала кисть», – подумала она и спрыгнула на мягкий бежевый ковер, по щиколотку утопив босые ноги в длинном ворсе. Открыла дверцу резного шкафчика. На полке ровной шеренгой стояли баночки с краской, рядом лежали чистые кисти и палитра. Софка кинулась к спрятанному за плотными шторами мольберту. Выволокла на середину комнаты, поставила чистый холст. Замерла напротив, поглаживая подбородок. Поймала себя на мысли, что такой жест странным образом характерен для всех художников и скульпторов – наверное, она подсознательно скопировала его, увидев в кино.

Чем дольше она глядела на белое полотно, тем яснее понимала, что именно должно на нем появиться. Еле уловимые линии проявлялись, как на фотоснимке, опущенном в раствор. Подождать минуту-другую, и фрагмент обретет четкость.

Зазвонил телефон, заставив Софью едва ли не всплеснуть от негодования руками: она так давно не испытывала вдохновения и едва сдержала слезы, когда ее так жестоко прервали.

– Да? Лиля? Я тебя поняла, вы скоро будете. Ты для этого позвонила? Предупредить, что все по плану? – злобно шикнула Софья.

Вернулась на прежнее место перед мольбертом, попыталась сосредоточиться, но недавнее наваждение улетучилось. Она знала: когда вдохновение исчезает, его уже не вернешь, хоть головой об стену бейся. Момент упущен, остается только смириться.