Персональный детектив

– Это когда еще они придут, – страшно усмехнулся зеленоволосый. – А у нас срок действия ограничен, и не можем мы ничего. Одно слово – призраки. Да еще живущие в тридцатиметровом радиусе от центра события.

– А центр событий – это где «домик», – сказал Лери. – Я имею в виду, он здесь?

Лысый картинно поморщился, зеленоволосый высокомерно пожал плечами – совсем юные были парни.

– Фу ты! Так трудно с неграмотными, – сказал лысый. – Он нигде. Мы просто здесь в него входили, что непонятного?

На самом деле не «домик» тогда интересовал Лери больше всего, хотя именно его он стремился найти хотя бы даже ценою жизни, нет, не «домик», а вот это единственное слово – «убийца».

«Я – убийца. Вот оно как».

Техники, точней их непрозрачные тридэ, продолжали втолковывать ему что-то, одновременно споря между собой – что ж, соскучились ребятки по живому общению, – и Лери принимал участие в разговоре, он понимал, о чем речь и насколько она важна, отвечал, слушал, но не вслушивался, его занимало совсем другое.

«Я – убийца».

Убийца. Это слово пронзало. Оно било наотмашь, заставляло хоть ненадолго забыть об ирреальной, сюрреалистической панике, охватившей Лери с той самой минуты, как он вошел в парк – нет, не так, просто к панике оно что-то добавляло, что-то отнимало и становилось более важной вещью, чем сама паника.

«Я – убийца».

Не то чтобы он не знал раньше – ну, конечно, всегда знал, еще с тех пор, когда превратился однажды в совершеннейшего Дона, так неосмотрительно севшего в предложенное кресло, Дона, внезапно очутившегося в теле убийцы и отчетливо понявшего это, – он, конечно, не принял это и, конечно, тут же забыл. Теперь вспомнил.

«Я – убийца».

Если вы, дорогой читатель, все еще не убийца, вам трудно представить, что это означает. А это в первую очередь означает ощущение облегчения. Ведь человека на самом деле очень трудно убить, хотя и очень легко – в то же самое время. И когда оказывается, что этот труд уже позади, когда оказывается, что из человека, никогда убийств не совершавшего, вы превратились в человека, который не только их совершал, но даже, похоже, и поднаторел в этом, конечно, можно приходить в ужас от этого открытия, можно каяться, рвать на себе волосы и одежды, но осознание того, что положение-то уже не изменишь, как ни старайся, делает покаяние пусть и обязательным, но бессмысленным и оттого не приносящим особенных мук.

Желающий спорить пусть спорит, но именно это я имею в виду под облегчением, которое испытал Лери, именно такими словами он мог бы объяснить самому себе (чего он, конечно же, не делал) свои ощущения.

– Как-то все это нереально, – сказал он. – Я рвался сюда, рвался через не могу и сам не знал, почему рвусь, то есть, конечно, догадывался, что это как-то связано с моим прошлым, да и цель была – «домик», хотя я, в смысле Дон, и не знал, что с ним делать, Дон никогда с такими устройствами не работал. Но вы-то? Вы-то почему знали, что я приду, именно я, ваш убийца? И зачем вам нужно было, чтоб я пришел?

– А мы тебя вычислили, – сказал лысый, – хотя про ваших донов нам ничего не известно, и вообще, что-то странное здесь у вас происходит, народ какой-то непонятный в парке пасется, будто не только моторола сошел с ума, а вместе с ним и весь Париж‐100, но об этом мы потом потолкуем, сейчас некогда. Мы так подумали, что ты не придешь к нам только в том случае, если умрешь.

– Нам просто ни на что другое надежды не оставалось, вон какие дела, – с яростно ощеренной откровенностью добавил зеленоволосый (он в этой парочке явно играл вечную роль злого следователя). – Еще бы немного – и до свиданья, прекрасный мир. Да хоть даже и не прекрасный. Но, может быть, на потом оставим болтовню и делом займемся? Парень, ты готов?

– Я-то готов, – ответил Лери. – Только вот не знаю к чему. Все это как-то нереально.

– Неареально, – поправил лысый. – Шутка такая. А готовиться надо, я думаю, ты и сам знаешь к чему. К отключению моторолы. Мы-то сами не в состоянии.

– Нас потому что нет, – все еще злобно щерясь, добавил зеленоволосый.

Отключение моторолы, это каждый знает, равносильно его уничтожению. То есть это убийство, причем убийство не кого-нибудь – моторолы. Почти Бога. Убийство Бога, потому что тот немножко свихнулся. И Лери подумал: «Надо же, меня повысили в должности. Не какого-нибудь человека – самого моторолу! Вот бы Дон возгордился, если б узнал!»

Откуда-то Лери понимал, что Дон никогда этого не узнает.

– А делать-то что?

– Ты все сделаешь за нас, а мы тебе расскажем, как и что делать. Надо будет только как следует все запомнить. Сумеешь?

– На память не жаловался, – сказал Лери. – Попробую.