Персонажи питерской коммуналки

И вот как-то раз ближе к вечеру во входную дверь позвонили. Я играл с мячом в двух шагах от двери и пошел открывать. За дверью стояли два мужика. Один из них обратился ко мне:

— Мальчик, а Ревекка Аркадьевна дома?

Я не сразу сообразил, о ком идет речь. Мужики эти были совсем не из тех, что к тете Риве ходили. Пахло от них табачным дымом и гуталином. И вид у них был вовсе не благодушный. Странно вообще, что они позвонили не в звонок тети Ривы, а в общий.

— Нет, никого нет дома.

— Ладно, тогда мы на лестнице покурим, — они спустились на нижнюю площадку.

Прошло минут сорок. С работы вернулась мать. Она, недовольно снимая пальто в комнате, повернулась ко мне:

— А что это за мужчины там на лестнице стоят, не знаешь?

— Они тетю Риву спрашивали, и я им открыл, — я виновато посмотрел на нее.

— Сиди в комнате, — тихо сказала она, приложив палец к губам, а потом пробормотала про себя: — От них Большим домом за километр разит.

Кстати, слова “Большой дом” всегда произносились шепотом, тем более когда мы мимо него проходили. Мрачной громадой нависал он на Литейном в двух шагах от нас.

В тот вечер тетя Рива так домой и не вернулась. Не появилась она и всю следующую неделю. Взрослые между собой шушукались, но при моем появлении сразу замолкали. На двери комнаты тети Ривы вскоре появилась бумажка с печатью, соединившая край двери с дверным косяком. А через пару месяцев мы переехали в отдельную квартиру на Малой Охте, которую отцу выделил его НИИ.

Прошло лет десять, и за это время я нередко, особенно первые годы после переезда на Охту, проходил мимо своего старого дома, но в квартиру зайти не решался. Прогуливаясь, выходил на набережную и шел по привычке гулять в Летний сад. И вот как-то мне понадобилась справка для бассейна от кожного врача. Я пошел в ближайший к нам диспансер. Взял номерок к дежурному врачу Гуткиной. Дождавшись своей очереди, вошел в кабинет. Врач, сидевшая боком ко входу, что-то дописывала, потом повернулась ко мне. Я сразу узнал заметно постаревшую тетю Риву. Она вряд ли меня могла узнать — прошел десяток лет. Из десятилетнего пацана я превратился в здорового двадцатилетнего парня. Она осмотрела меня очень внимательно. Хорошо, что это не была молодая врачиха. Ведь нужно было, не снимая пиджака, спустить брюки и трусы, поманипулировать с теми предметами, что открывались взору, а потом еще, нагнувшись, повернуться спиной. Но осмотром она осталась довольна и выдала мне справку. И тут я заметил, что в глазах ее что-то промелькнуло. Ведь мою фамилию она увидела в карточке.

Однако от разговора она все-таки уклонилась. Что-то ее, видно, останавливало. Передавая мне справку, она сказала:

— Печать в регистратуре поставь, и… привет родителям.

— Тетя Рива…— начал я.

— Все, все, — оборвала она. — Следующий!

Когда я через пару месяцев снова оказался у нашего старого дома на Чайковского, то все-таки не выдержал и зашел в нашу прежнюю квартиру. Из старых жильцов остались только две семьи. Мы поболтали, и во время разговора я рассказал им, что встретил тетю Риву в кожном диспансере. От них я и узнал, что визит тех протокольных мужиков был неслучайным. Ее посадили за то, что она на дому лечила пострадавших от “французского насморка” любвеобильных мужчин. Этой болезнью время о времени “награждали” их темпераментные и не слишком разборчивые дамочки.