Персонных дел мастер

А меж тем о бегстве царевича под крылышко австрийского цесаря стало известно уже при всех европейских дворах и снова начали судить и рядить о внутренней слабости России, радуя тем всех ее недругов. Русские послы передавали те вести царю, и все это его, конечно, не веселило. К тому же новый, 1717 год Петр встретил самым печальным образом, больным в постели. Дернул его черт на рождественские праздники как-то вечерком выйти из дома подышать свежим воздухом, вспомнить молодость и навестить матросский кабачок в порту, известный ему еще по первому путешествию. В кабачке было, как и двадцать лет назад, весело и шумно, и когда Петр, разгоряченный вином, выскочил оттуда, ему показалось на миг, что к нему вернулись и сила и молодость, и он распахнул теплый плащ, подставляя грудь свежему морскому ветру. Наутро он так страшно кашлял, что медикус Арескин спешно уложил его в постель. С той жестокой простудой он промаялся почти три недели, развлекаясь чтением брошюры «Кризис Севера». Автором сего пасквиля и Куракин, и Шафиров дружно называли нового шведского посла в Лондоне графа Карла Гилленборга.

Закончив чтение, Петр отбросил сей гнусный пасквиль, встал, надел длинный домашний халат, сунул ноги в теплые шлепанцы, подошел к мелко застекленному окну. Падал мокрый снег на красные черепичные крыши, дул норд, за окном царило ненастье, и такое же ненастье царило в душе Петра. И по-прежнему маячил перед окном маленький человечек в черном плаще. Петра обуял гнев — снова этот соглядатай! Он кликнул Корнева. Полковник, казалось, только и ждал вызова, — впрочем, в приемной возле опочивальни какой уж день толпилась ноя царская свита, перепуганная болезнью Петра.

— Узнал ли ты, кто сей наглец? — грозно вопросил Петр. Роман в ответ бодро щелкнул шпорами:

— Узнал, государь! Мои люди за ним проследили. То агент шведского министра барона Герца, некий Прейс!

— Так вот, сделай так, чтобы этот Прейс боле тут под окнами у меня не крейсировал! — распорядился Петр. И Роман опять бодро щелкнул шпорами: его обрадовали и гнев царя, и его распорядительность. Коль гневается и опять приказы отдает, значит, болезнь уже отпустила! И, выйдя в приемную зала, Роман весело сообщил:— Государь уже на ногах!

В зале радостно зашумели. На другой день Сонцев, прибывший из Лондона, застал Петра уже за письменным столом.

— Вот, полюбуйся, тезка, что граф Гилленборг в Лондоне сочиняет!— И царь протянул Сонцеву известный уже ему пасквиль. В нем утверждалось, что царь хочет не только возвернуть Ингрию и Карелию, земли отчич и дедич, присоединить к России Эстляндию и Лифляндию, но и захватить Финляндию, завоевать со временем всю Швецию, поставить под свое верховенство Данию и север Германии,— И сии лжи напечатаны в Англии! Неужто наши промыслы и торговля господам англичанам спокойно спать не дают?— Петр взглянул на замешкавшегося Сонцева и продолжал: — Ныне понятно, отчего король Георг, заехав в Гаагу, к нам в Амстердам не изволил пожаловать. Боится, видать, не столько шведа, сколько нас. Недаром сей пасквиль вещает, что победы России — верный знак скорого светопреставления. А я, само собой, прямой Антихрист! И такую лжу возводят не невежи раскольники, а просвещенные господа европейцы!

Сонцев, предупреждая нарастающий царский гнев, неожиданно беспечно рассмеялся и сказал, что отныне автор сей пачкотни, граф Гилленборг, никакие пасквили писать боле неспособен, понеже взят на днях в Лондоне под крепкую стражу за открытые связи с партией якобитов.

— Да ну! — вскинулся Петр.— Вот эго новость!

— У оного Гилленборга в бумагах нашли открытую переписку свейского короля с главарями якобитов,— спокойно объяснил Сонцев.— Похоже, король Карл и его новый первый министр, одноглазый голштинец Герц, совсем умом тронулись — не закончив Северную войну, собираются поддержать новый мятеж якобитов в Шотландии. Парламент в бешенстве, отношения Англии со Швецией вновь прерваны, и эскадра нашего старого знакомца сэра Норриса снова собирается на Балтику, охранять море от шведских каперов.

— Я всегда говорил, что сей чудак Каролус — наилучший вспомогатель в нашем великом деле!— в свой черед весело рассмеялся Петр. У него вдруг родилось радостное чувство, что полоса новогодних неудач миновала и что даже непутевый Алешка скоро возвернется в отчий дом.

Паутина барона Герца