Читаем Персонных дел мастер полностью

— Мой король — прямой и честный человек, и вы, государь,— прямой и честный человек! Война заставила вас уважать друг друга, и России со Швецией легче договориться без всяких посторонних держав, которые путаются под ногами и только мешают делу! — с жаром заявил Герц царю, но убеждать Петра было без надобности, потому как он уже принял решение вступить в прямые переговоры со шведами. Переговоры о мире решено было открыть на Аландских островах, куда съедутся русские и шведские посланники. С тем царским согласием Герц и сопровождавший его генерал Ранк, получив от Петра прямой пропуск через расположение русских войск, отправились в Стокгольм.

Но к одному совету Герца Петр прислушался.

— Поверьте, сир, путь к миру между нашими странами лежит не через Лондон, а через Париж...— сказал ему Герц на прощание.

И Петр рассудил: коли английский король Георг дружбу и союз отвергает, надобно принять приглашение дюка Филиппа Орлеанского и навестить Париж, а не Лондон.

Он ведал, конечно, что для Франции после последней неудачной войны надобно возродить славу великой державы и его визит той славе будет способствовать. Но он знал, что и Герц не врет, когда твердит, что путь к миру лежит через Париж: ведь только годичные французские субсидии поддерживали еще шведов в их упрямстве. Выбить сей французский костыль из рук шведского паладина значило и впрямь склонить его к миру. И Петр боле не медлил, и регента Франции уведомили, что царь посетит Францию.

Была к тому же у Петра, когда он принимал это решение, и еще одна, поистине государственная, мысль об установлении «генеральной тишины», то есть общего мира в Европе. Основой для прекращения всех европейских войн, на его взгляд, и должен был послужить союз двух самых могучих держав континента—России и Франции.

Словом, в Париж ехал уже не молодой человек, которого Людовик XIV почитал данником крымского хана, а государственный муж, мастер своего дела, предсказавший систему франко-русских союзов, способных поддерживать «генеральную тишину» в Европе, на века вперед.

Выехав в Роттердам, Петр нежданно для Голландских Штатов возвращает царицу и ее двор в Амстердам, а сам с малой свитой скоро поспешает через Брабант и Фландрию в Париж. И также как под Полтавой он взял на себя прямое командование армией, а под Гангутом флотом, так ныне он возлагает на себя прямые хлопоты большой политики и заботы о скором мире. Правда, были у него и свои Сюлли. В Париж едут с ним такие дипломаты, как вице-канцлер Шафиров, князья Василий Лукич Долгорукий и Куракин. Взяты были и комнатные близкие люди: секретарь Макаров, Павел Петрович Ягужинский, арап Абрам Ганнибал, камергер Матвей Олсуфьев да поп Битка. Для душевного спасения были взяты церковные певчие, а для охраны — отряд гвардии и драгун. Был среди них и Роман Корнев.

Одного только опытнейшего дипломата царь не взял в Париж, а послал совсем в иную сторону: Петр Андреевич Толстой был направлен вслед бравому капитану Румянцеву, отыскавшему след пропавшего царевича Алексея в Тирольских Альпах.

Через Брабант и Фландрию плыли по каналам, много дивились, сколь густо населена и обильна сия земля.

В Брюсселе Петра и его свиту пригласил в гости цесарский наместник маркиз де Прие и, к несказанной радости попа Битки, дал в честь царя пышный ужин. Пока итальянские музыканты исполняли в концертной зале музыку Вивальди, Битка, объявив мажордому, что он всегда опробует и благословляет царскую пищу, первым проник в столовую, и Петр застал его уже за обильной трапезой, где жир каплунов Битка весело умащал шампанским.

— Этот негодяй пьет шампанское, как простую воду, мой господин! — с ужасом доложил де Прие дворецкий, но благородный маркиз сам весело-поднял бокал за здоровье знатного гостя. Сей дружественный тост так нужен был сейчас Габсбургам, ведшим войну с турками на Дунае. Да и царевич Алексей прятался еще в австрийских владениях.

Словно угадывая мысли императорского наместника, Петр поднял тост за принца Евгения и его виктории над неверными.

Маркиз расплылся в улыбке, а Битка положил себе на тарелку жирного фламандского угря.

«Странно, но царь окружен большей частью совершенно простым народом...— доносил на другой день в Вену маркиз де Прие.— В числе его ближней свиты перекрещенец-еврей, какой-то корабельный мастер! и, наконец, зверообразный поп в бархатном вышитом камзоле, который способен выпить за вечер дюжину бутылок шампанского».

Меж тем Петр уже спешил во Францию. Он не сошел на берег ни в Генте, ни в Брюгге, а в Остенде взял лошадей и двинулся прямо к французской границе. Оттуда Петр послал первую весточку в Амстердам Екатерине: «Объявляю вам, что мы четвертого дня во Францию въехали со всей компанией и до завтра побудем здесь, а завтра поедем в Кале... Нового писать ничего не имею, только старое; дай Боже скорее съехаться, а без вас скучно».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза