Перст Божий

— О! Господь вознаградит вас, Наранха, этот поступок искупает все ваши грехи!

— Идите же, идите, — проговорил он с блуждающим взором, — я за себя не ручаюсь…

— Хорошо, Наранха! — вдруг проговорил, выступая вперед, дон Торрибио. — Вы не обманули меня, помня свое обещание. И я, в свою очередь, не забуду этого!

— Вы! Вы здесь! — вскричал в ужасе самбо и добавил, говоря сам себе: — Сам Бог привел его сюда, моя жизнь кончена!

— Что вы хотите сказать?

— О! Торрибио, наконец-то вы пришли! — воскликнула донья Санта, бросаясь в его объятия, с глазами, полными слез.

— Бесценная Санта! — ответил молодой человек, страстно прижимая ее к груди.

— Уйдем, уйдем! — начала она в избытке счастья.

— Да, — вскричал Наранха глухим голосом, — уходите, уходите скорей! — И он при этом вытянул руку, точно указывая им дорогу.

Его лицо побагровело, глаза заблестели от внутренней лихорадки и сам он конвульсивно вздрагивал, следя диким взглядом за движениями девушки, увлекаемой доном Торрибио, который уносил ее на руках, так она была слаба.

Сзади этой группы шла Лолья Нера с доном Руисом и Пепе Ортисом.

Но Наранха не видел никого, кроме доньи Санты.

— Она уходит! — пробормотал он. — Все кончено, я больше не увижу ее… Я один… Я — изменник моему господину!.. Подлец!.. Подлец… Но нет, я безумец. Ведь она будет счастлива, бедное дитя! Для меня же все кончено…

Охотники и обе девушки уже подходили к выходу из подземелья; вдруг они все вздрогнули и вскрикнули. Из грота раздался выстрел: то Наранха покончил с собой.

ГЛАВА XV. В которой обнаруживается перст Божий

Было около четырех часов утра; ночь была теплая, все небо покрыто тучами; в воздухе чувствовалось удушье; ветер свистал, сгибая деревья и с треском ломая их ветви; дождь начинал падать крупными каплями; гром повторялся эхом горных пещер. Словом, все предвещало страшную грозу.

Асиенда дель-Энганьо выступала темным пятном с вершины воладеро. Казалось, ее обитатели, если таковые имелись в данную минуту, были погружены в глубокий сон.

Однако в действительности было не так, хотя из окон асиенды и не виднелось ни одного огонька.

В богатом кабинете с роскошной обстановкой сидел, не разгибаясь, человек перед столом, заваленным бумагами.

Читатель, конечно, узнал его: это был дон Мануэль де Линарес, бывший губернатор Соноры, низвергнутый президент республики трех штатов и глава страшного союза платеадос, все еще веривший в свое всемогущество.

Дон Мануэль был бледен и расстроен; его усталое лицо носило отпечаток разочарования, глаза блестели и взгляды блуждали с беспокойством, стараясь проникнуть сквозь темноту в отдаленные углы кабинета, которых лампа с абажуром, стоящая на столе, не могла осветить. Малейший шорох, стук крыльев ночной птицы о стекла пугали его; он машинально хватался за пистолеты, устремив взгляд на тень, представлявшуюся его воображению угрожающим призраком. Но, видя, что ничего не двигается, он горько усмехался, его измученная грудь вздыхала с облегчением, и он вновь принимался за прерванную работу.

Вот уже несколько дней, как в душу этого человека закрались мрачные предчувствия; то не были угрызения совести, так как он не имел души. Но все его злодеяния с поразительной ясностью вставали перед ним вереницей, и этот человек, доселе не ведавший страха, чувствовал себя способным лишиться чувств; он дрожал, припоминая количество своих жертв, и сознавал, что его час пробил и возмездие близко.

И все-таки он верил в безопасность на своей асиенде.

Враги его до сих пор не могли открыть его убежища; значит, они были бессильны. И не глупо ли так беспокоиться и создавать себе химеры, когда ему ничего не угрожает?! Ведь неприятели думали, что он скрылся в Соединенных Штатах. Теперь нужно только переждать, пока пройдет гроза, а до тех пор сидеть спокойно и не показываться. В Мексике все возможно! Вот уже прошло два месяца; весьма возможно, что через несколько дней все будет кончено, и он опять сделается властелином.

Подобными рассуждениями и еще многими другими дон Мануэль старался успокоить себя, но напрасно. Его страх увеличивался и предчувствия все также преследовали его.

Однако он окончил свою работу: все свои бумаги, перевязанные и пронумерованные, он спрятал в секретный ящик письменного стола; затем написал несколько писем и запечатывал последнее их них, когда пробили часы.

— Четыре часа уже! — пробормотал он. В эту минуту сверкнула молния, ослепившая дона Мануэля своим зеленоватым блеском; раздались раскаты грома.

— Гроза! — сказал он с досадой. — Все против нас! Что нам делать? Не лучше ли отложить отъезд на завтра? Собственно говоря, нам нечего спешить!

Он позвонил. Вошел заспанный пеон, протирая глаза.

— Вы изволили позвонить, ваша милость? — спросил он.

— Да, разбудили ли моих друзей?

— Они ждут позволения вашей милости войти к вам.

— Ах! Уже? Они, кажется, торопятся больше, чем я! — проворчал он, потом громко добавил. — Пусть войдут!