Перст указующий

– Не обязательно, – ответил я, спешно подыскивая аргументы. Казалось, разумнее поддерживать беседу на общие темы и не допускать копания в моих делах. Не терплю сплетен и слухов. – Возможно, он заслуживает потерю жизни, если вы примете доводы Фомы Аквинского, который спрашивал, почему подлежат казни те, кто подделывает монеты, но не те, кто подделывает веру. Впрочем, теперь, я думаю, это встречается очень редко, чего бы вы, протестанты, ни наслышались.

– Я имел в виду: гореть в аду.

– А!

– Если меня крестит священник-еретик, отпускаются ли мне грехи Адама? – произнес он задумчиво. – Если меня обвенчает такой, будут ли мои дети законнорожденными? Киприан сказал, если не ошибаюсь, что сила таинства проистекает ex opere operantis, и, значит, крещение, совершенное еретиком, не является крещением.

– Однако папа Стефан возразил и указал, что она существует ех opere operate[18], из силы действия, а не положения действующего, – возразил я. – И таким образом, вам не угрожает никакая опасность, если с обеих сторон намерение было добрым.

Он шмыгнул носом и утер рот.

– Но почему вы спросили?

– Вы же верите в смертный грех, вы, паписты, – рассеянно продолжал он. – Мрачная доктрина, по-моему.

– Менее, чем ваше предопределение. Я верую, что Бог может простить все и даже смертный грех, если такова будет его воля. Вы же говорите, что человек спасает или губит свою бессмертную душу, даже еще не родившись, и Бог не может этого изменить. Что за жалкий Бог!

В ответ он снова крякнул и словно был не склонен продолжать, что показалось мне странным: ведь диспут этот затеял он сам.

– Быть может, вы хотите стать католиком? – спросил я, подумав, что он мог коснуться этой темы не просто из-за неловкости и неумения вести беседу. – Не потому ли вы задали этот вопрос? Полагаю, для этого вам следует поискать кого-нибудь осведомленного в догматах более меня. Я плохой богослов.

Вуд засмеялся, и я почувствовал, что мне наконец удалось преодолеть его болезненную углубленность в себя. Немалая победа, считаю я, ибо нет никого более упрямого, чем протестант, погруженный в меланхолию.

– Тут вы совершенно правы, сударь. Ведь, кажется, я видел, как в прошлое воскресенье вы входили в еретическую церковь с мистером Лоуэром?

– Да, я пошел с ним на богослужение в церкви Святой Марии, но я не причащался. Хотя и мог бы.

– Вы меня изумляете. Как же так?

– Коринфяне не видели ничего дурного в том, чтобы есть мясо, предлагаемое в жертву языческим идолам, ибо знали, что боги эти не существуют, – сказал я. – И как бы ни заблуждались они во многом другом, тут я с ними согласен. Действие это безобидно, ересь же – закоснение в ложной вере.

– Если нам являют истину, а мы отказываемся признать свидетельства собственных глаз и ушей?

– Но это же, бесспорно, грех, не так ли?

– Даже если истина эта противоречит общепризнанному?

– Некогда вера в Христа противоречила всему общепризнанному. Установить истину, однако, не так легко. Вот почему нам не следует спешить с отказом от верований, освященных веками, даже если между собой мы в них и сомневаемся.

Вуд крякнул.

– Что-то в иезуитском духе. Вы не будете против, если я побываю на богослужении в какой-нибудь вашей церкви?

– Я бы приветствовал вас там. Не то чтобы у меня было право приветствовать или изгонять.

– Нельзя не признать, вы весьма не строги. Но почему вы считаете англиканскую церковь еретической?

– По причине, мной названной. И потому, что таковой ее объявил папа.

– А, понимаю. Что, если бы некое положение было бесспорно еретическим, но не подверглось осуждению? Был бы я… или вы вольны его принять?

– Думаю, это зависит от его сути, – сказал я, отчаянно ища способа прекратить разговор, так как мой собеседник внезапно вновь впал в меланхолию. Но он был неотвязчив и столь очевидно искал общества, что у меня не хватало жестокости уйти.

– Если угодно, я приведу вам пример. Несколько лет назад мне в руки попала история одной ереси в церкви первых веков. Разумеется, вы слышали о фригийце Монтане, который утверждал, что в каждом поколении новые пророки будут дополнять слова Господа Нашего.

– И был осужден Ипполитом.

– Но поддержан Тертуллианом и благоприятно откомментирован Епифанием. Но я не о том. Упомянутая мной история повествует о женщине, последовательнице Монтана, по имени Прискилла, и вот ее писания, насколько мне известно, осуждены не были, ибо оставались в безвестности.

– И что же она утверждала?

– Что искупление – вечный процесс, и в каждом поколении будет возрождаться свой Мессия, и будет предан, и умрет, и воскреснет – и так до тех пор, пока род людской не отвратится от зла и более не будет грешить. Ну и еще очень много подобного.

– Доктрина, которая, по вашим словам, сгинула с глаз человеческих, – сказал Вуд, почему-то заинтересовавшийся приведенным мной примером более, нежели чем-либо другим из всего, о чем я говорил с той минуты, когда отдал ему мой поднос. – И неудивительно. Это ведь попросту огрубленная версия Оригена, который утверждал, что Христос распинается всякий раз, когда мы грешим. Метафора, воспринятая буквально.