Перстень Агируса

— К сожалению, эти приступы не единственный побочный эффект, есть еще один, гораздо более тяжелый. Альфред Мейсен не способен к физической любви, хоть и желает ее.

— Что это значит?, — успела я спросить прежде, чем догадалась, что Марк имеет в виду. Я покраснела от смущения, тема и вправду оказалась в высшей степени деликатной.

— Это значит именно то, что я сказал. Альфред способен влюбиться в женщину, желать ее и страдать, не спать по ночам, петь серенады — он может все, кроме физической близости. Поэтому дядя давно перестал интересоваться делами сердечными, которые могут принести ему лишь страдания и горькое разочарование.

Мне подумалось, что, возможно, и сам Марк страдает чем-то подобным и если это так, то становится понятной сдержанность парня по отношению ко мне. Когда начинаются любовные отношения между парнем и девушкой, то часто именно девушка слегка притормаживает пылкого возлюбленного, чтобы период романтического ухаживания не протекал слишком быстро. А парень не прочь получить все и сразу. Но у нас с Марком наоборот...

Я неосмотрительно бросила быстрый взгляд на любимого и он заметил в моих глазах тень посетившего меня подозрения.

— О, … ты подумала,... о, нет!

Парень покачал головой:

— Энни, этого не случилось ни со мной, ни со Слейтерами.

Марк выпрямился и его лицо приняло горделиво-отстраненное выражение:

— Так вот, после нескольких неудачных попыток мой дядя потерял надежду найти любовь. Последняя попытка случилась около ста пятидесяти лет назад. И с тех пор ни одной женщине не удавалось увлечь сэра Альфреда Мейсена. Его сердце сделалось холодным, как лед и нерушимым, как скала. И вот, наконец, он увидел Еву Фостер и влюбился, как мальчишка!

— Значит нужно позаботиться о безопасности Евы, — сказала я.

— Да.

— Но проблема профессора может снова помешать ему достигнуть счастья в любви...

Я не успела сдержаться и выпалила эту бестактную реплику. И пока Марк обдумывал ответ на мою выходку, я занялась самобичеванием и сказала:

— Столько людей занимались моим воспитанием и дома, и в школе, а я продолжаю быть несдержанной и дохожу до бестактности, прости меня Марк!, — и я посмотрела на него глазами полными раскаяния.

Парень остановился, обнял меня, его лицо приблизилось и он тихо стал говорить, целуя меня время от времени:

— Энни, любимая, ничего страшного и бестактного ты не сказала. Ты, моя девочка, просто пылкая и страстная натура, тебе сложно держать в себе чувства и мысли. Но зато в этом есть большой плюс — открытость и честность. И поверь мне, что ты достаточно сдержанная девушка. Мне нравится в тебе абсолютно все!

Я чуть не расплакалась. Марк говорит про мою открытость, а я ведь утаиваю от него информацию о секретных добавках. И это после всех удивительных тайн, которые я узнала от моего парня и его дяди! И я решила поведать Марку о секретных добавках, но не прямо сейчас, а немного позже. Меня оправдывало то обстоятельство, что Марк раскрывал свои семейные тайны с согласия профессора. А я пока что не получила такового от моей бабушки Маргарет, и не получу, потому, что и спрашивать не буду. Иначе пришлось бы пересказывать ей тайну Марка и его дяди, чего я сделать не могу.

А Марк продолжал целовать меня, из-за этого мысли мои запутались и исчезли. Я поднялась на цыпочки и обвила руками шею парня, прижимаясь к нему всем телом...

Ну вот опять!! Марк Веттингер прервал поцелуй, отстранился немного и, чуть задыхаясь, сказал:

— Надо спешить, Энни, а то мы рискуем не застать мистера Эриксона, он может уехать сразу после службы.

Я промолчала в ответ, подумав с досадой, что уж в следующий-то раз я непременно первая прерву наши с Марком объятия. Надеюсь...

***

Недалеко от дороги, по которой мы с Марком шли в деревню, лежал большой валун из желтого песчаника. В центре его плоской поверхности была почти круглая выемка, в которую когда-то попал грунт и теперь там росли неизвестные мне цветы — вот диво-то! Я ведь знаю все растения нашего края, а такие вижу впервые. Да и дорогой этой хожу постоянно, и валун этот мне известен, но растений в природной клумбочке на этом большом камне никогда прежде не замечала.

А цветы были удивительные. Желтые, с перламутровым или, скорее, металлическим блеском, они выглядели золотыми звездами. Иллюзия того, что они сделаны из золота была настолько велика, что я потрогала лепесток и ощутила свежее, прохладное и упругое прикосновение живого растения.

Марк сказал:

— Я никогда в жизни не видел таких цветов.

— Я тоже, и в ботанической литературе мне не попадалось их описание.

Я принялась подробнее рассматривать живую находку.

Размером они походили на дикие анемоны. Раскрытые венчики золотых цветков напоминали щит царя Давида. Поэтому я, на всякий случай, тут же придумала диковинному растению имя — я так и назвала его Scutum Aureum ³⁴. В отличие от нежных анемонов, стебли золотых цветков были крепенькими и прочными. А нежно-зеленые листья в форме вытянутых сердечек бодро торчали вверх, демонстрируя мощную жизненную силу.

— Как бы мне хотелось добавить это растение в мою коллекцию!