Перстень Борджа

Засим выступавший пустился в рассуждения насчет необходимости незамедлительного созыва вспомогательных отрядов изо всех западных провинций, включая Алжир, Тунис и Триполи, а также насчет того, где эти силы должны быть сосредоточены и объединены с постоянными и регулярными полками османской армии. Петр, скрытый за спинами внимательно слушавших чаушей, затосковал и сам себе казался уже лишним, нелепым и глупым; день был жаркий, и через распахнутые окна, за которыми полыхало южное небо, в залу заседаний лениво струился теплый ветерок; Петр раздумывал, как выпутаться из этой истории, для него оскорбительной, поскольку он привык находиться в центре внимания; тут какой-то незнакомый чауш, стоявший, перед ним, почувствовав, вероятно, за своей спиной волны нетерпения и беспокойства, оглянулся, скользнул по Петру равнодушным взглядом и отвернулся было — но что-то уже шевельнулось в его отюрбаненной голове, и, сообразив, кто это мог быть, он снова оглянулся, дабы убедиться, что не ошибся; а убедившись, что глаза его не подводят, он движением губ обозначил словечко «бак», хотя султан уже довольно давно не произносил ничего, достойного внимания. Вдруг разволновавшись, чауш толкнул локтем своего ближайшего соседа и что-то ему зашептал, после чего тот тоже оглянулся, и лицо его, сперва безучастное, удивленно вытянулось, а губы неслышно сложились в звук «ба», чтобы тут же разомкнуться, выпустив всего лишь «ак». Оглянулся на шепот и третий чауш и пожал плечами, давая понять, что чудной птенчик, дни презренной жизни которого, по заявлению генералиссимуса янычар, были уже сочтены, ему безразличен; однако четвертому из чаушей, оглянувшихся на Петра, передалось волнение приятелей, и он почти вслух произнес «бак». После чего раздался по-солдатски резкий голос, без сомнения, принадлежавший Черногорцу.

— Что там происходит и кто осмеливается мешать работе Высочайшего Собрания?

Вместо ответа Петр быстро устремился вперед по узкому проходу, образовавшемуся в трехрядье чаушей.

— Бак, — произнес султан.

И тогда визири, высокопоставленные государственные мужи и чауши повторили хором:

— Бак!

Бак, подумал Петр, ужаснувшись тому, сколько людей, приближенных ко дворцу султана, его знает; он не ведал, что с тех пор, как султан совершил свою славную ошибку, выдав доченьку ученого Хамди не за гнуснейшего из своих рабов, а за прелестного молодого авантюриста, особа Петра стала предметом насмешливого любопытства всех сплетников сераля, так что в те дни в целом Стамбуле не было уголка, за которым следили бы более пристально, чем улочка, где стоял дом Хамди. А вообще изумление, вызванное появлением Петра в зале Высочайшего собрания, объяснялось попросту тем, что стража, охранявшая снаружи главный вход в зал, несомненно, получила приказ задержать его при появлении, — что и пытался сделать первый стражник, карауливший вход в само здание, а может, даже и арестовать, поскольку, как мы знали, дни этой презренной жизни были уже сочтены; и вдруг он сваливается на них, как снег на голову, будто вынырнув из подполья, с султановым халатом, переброшенным через руку. Ни дать ни взять — портной, принесший заказчику готовое платье.

— Слава Аллаху, который ниспослал Пророку своему Писание и сотворил его не туманным, но точным, — донесся из угла голос слабоумного принца.

Теперь пришла пора вмешаться султану. В его распоряжении был богатый набор возможных вариантов решений, от самого миролюбивого и милосердного — просто по-человечески спросить Петра, чего он тут ищет, до самого жестокого — кликнуть стражу, велеть исхлестать Петра хлыстами из бегемотовых хвостов и бросить в темницу. Султан предпочел первое.

— Чего ты тут ищешь, Абдулла, и как сюда пробрался?

Избрав приличествующий случаю pas du courtisan [19], которому он выучился при дворе пражского императора, Петр приблизился к диванам главных лиц и склонился перед султаном в глубочайшем и изысканнейшем реверансе. Сдержанно улыбаясь в знак мужественной преданности, Петр глядел в лицо Повелителя, но при этом, обладая острым зрением и наблюдательностью, успел для общей ориентировки рассмотреть и разгадать главных высокопоставленных чиновников, среди которых восседал султан, и более того — с мгновенным легким умилением вспомнить, как ребенком ходил со своей маменькой, пани Афрой, по грибы в лесочек за городскими валами, — такой вот забавной грибной семейкой выглядели высокопоставленные особы со своими тюрбанами на головах.