Перстень Борджа

Люди не заставили себя ждать, сбежавшись в большом количестве, и страсти, которые им открылись в «Красной харчевне», оказались столь кошмарными, что легли в основу мрачной песни, которую распевали во время храмовых праздников и на рынках южной Франции добрых двадцать, а может, и более лет. Кроме скотницы Сюзанны и трех неизвестных мужиков, убитых в трактирном зале, были жестоко замучены и сам хозяин Лаванши, и его жена. Мушкетерам и даже Петру — а он был единственным очевидцем произошедшего — стоило больших трудов, пробудившись, доказать вызванным жандармам свою невиновность и убедительно растолковать, как могло случиться, что их ужин закончился столь кроваво и прискорбно; однако едва ли бы им это до конца и без потерь удалось, если бы в кармане мертвого испанца не нашлось множества порошков, которых — по суждению местного аптекаря — хватило бы, чтоб усыпить целый полк.

Было уже пополудни, когда расследование закончилось, протокол о жутких событиях в «Красной харчевне», наконец, составлен и подписан и капитан де Тревиль со своими кадетами и подконвойным Петром Куканем смогли продолжать путь.

Ехали молча, как в воду опущенные, ибо всех до единого мучила головная боль и нестерпимая жажда, которую никак не возможно было утолить. Когда они уже приближались к Лиону, капитан де Тревиль вдруг застонал, пришпорил своего коня и, отъехав шагов на двадцать, остановился и повернулся лицом к своей медленно подъезжавшей команде.

— Господа кадеты! — провозгласил он. — Это правильно, что мы молчим, ибо единственное, на что мы имели бы право, так это на слова самопознания и самооценки, и они, в самой простой форме, должны бы прозвучать приблизительно так: «Я — размазня. Я — чучело в форме мушкетера. Я — жалкий пасквиль на образ королевского мушкетера». Мы стали жертвами козней, и лишь один из нас смог этим козням противостоять — и это наш узник, кого мы обязаны защищать и за чью безопасность я ручался своей честью; так вот, именно он защитил нас, дрыхнувших без задних ног. Господин де Кукан, позвольте мне от себя лично и от моих товарищей выразить вам признательность и благодарность.

— Господин де Тревиль, — ответил Петр, — позвольте и мне, оценившему ваши слова за их сердечность, мужественность и искренность, привести их в соответствие с тем, что случилось на самом деле. Вы ошибаетесь, говоря, что я вас защитил, потому что положение, в котором вы очутились не по своей вине, хоть и заслуживает называться диким и рискованным, никому из вас ничем не грозило. Преступникам, с которыми я расправился, была нужна лишь моя голова, и это я говорю не в образном смысле, но в буквальном, ведь вы и сами, наверное, заметили, что один из них прихватил с собою мясницкий топор.

Капитан де Тревиль, и без того бледный как смерть, теперь сделался просто синим и воскликнул:

— И вы еще будете утверждать, что никому из нас ничего не грозило? А как вы думаете, что бы с нами было, если бы вы, за чью безопасность мы поручились, прибыли в Париж без головы?

— Эта картина приводит меня в ужас, — сказал Петр. — Но уверяю вас, моя голова крепко сидит у меня на плечах, и тот, кому хочется ее заполучить, останется ни с чем; с тех пор как я ступил на землю Франции, это уже не первое покушение на мою жизнь и, по-моему, отнюдь не последнее.

— В таком случае, — сказал капитан де Тревиль, — я беру назад свое вчерашнее заявление, что когда вы вновь очутитесь на свободе, я при первой возможности заколю вас и вырву ваш язык; так вот, я не сделаю этого, потому что недругами, готовыми лишить вас жизни, вы явно обеспечены сверх всякой меры. Позвольте мне пожать вашу руку, но это, разумеется, не означает, что тем самым я перестаю быть начальником эскорта, а вы — эскортируемым, как раз наоборот. Шутки в сторону, господа, никаких пирушек в «Красных харчевнях», никаких попоек, а господин де Кукан в целях безопасности не должен ни на минуту оставаться без охраны; спать будем все вместе в одной комнате, он — посредине, а два младших мушкетера будут стоять на страже; продлим насколько возможно дневные переходы, чтобы эта тяжкая и мрачная дорога поскорей осталась позади. С сегодняшнего дня спать будем не раздеваясь, чтобы в любой момент быть на ногах и в полной готовности.

— Как, разве только с сегодняшнего дня? — спросил Жан-Поль. — Насколько мне помнится, мы спали в полном обмундировании уже вчера.

— Я сказал: чтобы в любой момент быть на ногах и в полной боевой готовности, — повторил капитан де Тревиль. — А теперь вперед, господа!

И они двинулись вперед, но далеко в этот день не ушли, поскольку в своем нынешнем состоянии к долгому переходу никак уж не были расположены. Миновав Лион, они поскакали на север вдоль Соны, которая впадает здесь в Рону, а с наступлением сумерек остановились на ночлег в местечке Вильфранш, где их поджидал очередной сюрприз.