Перстень Борджа

— Ну ладно, ребята, измена или не измена, а вот скажите мне попросту: разве это предводитель, коли он, даже не пытаясь сопротивляться, позволяет вышвырнуть себя из окна? Какой же это генерал, если он в решающий момент теряет туфли? Может ли такой простофиля и дальше служить образцом и примером? Заслуживает ли гордого звания «янычар» — я уж не говорю о титуле генералиссимус янычар — такой вот вшивый балбес с немытыми ногами?

При этих словах Петр с выражением крайней гадливости понюхал туфлю, потерянную Черногорцем, и все, от султана и его советников, от янычар до самого последнегоиз чаушей, вздрогнули, ибо забота о гигиене является для мусульманина первой и основной заповедью, и обвинение в том, что кто-то не моет ног, звучит страшным оскорблением.

— Разве захотели бы вы и дальше, — гремел Петр, — служить и воевать под началом такого нерадивого недотепы?

— Никогда! — возопили янычары.

— Благодарю, вот это мне, Учености Его Величества, и хотелось услышать, ибо то же самое хотел услышать и сам Его Величество падишах.

Султан покачал головой в знак согласия.

— А теперь, — продолжал Петр, — следует решить, кто займет место Исмаила.

— Будь им, о неустрашимый! — воскликнули хором янычары. — Будь нашим предводителем, о могучий, о вышвыривающий за слабость, о наказывающий за обман, о правдивый и великий.

И они попадали на колени, вознося к потолку свои бунчуки в знак уважения и повиновения.

Некоторое время Петр молча улыбался, словно вкушая сладость своего триумфа, а потом ответил такими, словами:

— Так не пойдет, ребята, потому что титул «Ученость Его Величества», коего Владыка Владык меня удостоил, не позволяет мне взять на себя новое ответственное дело. Но я предложу вам выход. Я не сомневаюсь, что вы, призванные нести почетную службу в серале и охранять священную особу падишаха, Неизменно Побеждающего, вы — лучшие из лучших, отборнейшие из отборных, то есть первые из первых янычар. Так вот, пусть тот, кто победит меня в поединке, на который я вас вызываю, и станет тем, чем дрянной Исмаил-ага перестал быть.

— Бак! — понеслось со всех сторон и изо всех углов.

— Принимает ли Тот, Для Кого Нет Титула, Равного Его Достоинствам, предложенное решение? — спросил Петр.

Султан, все более приободряясь и вдохновляясь, покачал головой и ответил:

— Право, ты славно подходишь для своего звания «Ученость Его Величества», Абдулла, ибо ты верно постиг желание Моего Величества. Все правильно — бери длинный бунчук Черногорца и сражайся с моими янычарами, причем без церемоний, прямо здесь, в зале, чтоб мы все видели и не затрудняли себя перемещенья-ми. Этот способ разрешить немыслимо трудную ситуацию, когда янычары лишились своего предводителя, представляется нам единственно достойным и самым простым, а сверх того мы еще полюбуемся красивым и увлекательным зрелищем.

— Итак, вперед, — сказал Петр. — Кто первый?

И он с дерзкой усмешкой оглядел группу полудиких янычар, их могучие фигуры, сомневаясь, найдется ли среди них хоть один, способный не только выдержать бой, но и проявить ум и деловую сметку в качестве генерала и члена правительственного Высочайшего Совета, как вдруг заметил среди них молодца, вполне обыкновенного, поскольку в нем не было ничего, что отличало бы его от товарищей, разве что был он много шире в плечах, — но простое крестьянское лицо его показалось Петру странно знакомым, неясно напоминая что-то давнишнее, погребенное в воспоминаниях детства, — полыхающие печи пана Янека, его черный халат и шапочку, усопшего графа Гамбарини, отца Джованни, и Бог весть что еще. «Кто бы это мог быть? — подумал он. — Кто-нибудь из моих однокашников по школе иезуитов? Но каким образом он мог оказаться среди янычар? Или кто-то из тех глупцов, что домогались места пажа во дворце под Петршином?»

Пока он думал, меж янычарами, поначалу смущенными и растерянными, началось какое-то движение — и наконец они вытолкнули из своей среды светловолосого богатыря с ясными серо-голубыми глазами и мощно выступающими вперед челюстями, который был на целых полголовы выше Петра.

Обнажив в улыбке редкие, но острые клыки, которыми, надо думать, он мог с хрустом разгрызать кости, как мы сухари, смущенный янычарский Тарзан неслышной крадущейся походкой вышел на середину площадки, ограниченной спереди диванами султана и сановников, сзади кучей мешков с деньгами, а справа и слева чаушами, и, бережно, словно стеклянный, положив свой бунчук на пол, принялся без церемоний раздеваться, так что — кто бы мог подумать! — вскоре стоял обнаженный по пояс, одни мускулы да кости, крепкое тело, густо поросшее светлыми волосами, — словом, загляденье, да и только! Со стороны подпотолочных светлиц донесся тихий, осторожный, но тем не менее отчетливый, из одних сопрано состоявший хоровой стон, выражавший изумление и восторг, и тут нет ничего удивительного, ведь женщины гарема, обреченные на объятья жирного султана, наверняка впервые в жизни увидели тело настоящего мужчины.