Перстень Борджиа

– Да. – Миссис Морели-Джонсон нацепила очки. – Она была добра ко мне. Мне будет ее недоставать.

– Я принес вам маленький подарок… Глазированные каштаны.

Миссис Морели-Джонсон нацепила очки, наклонилась вперед, уставилась на коробку.

– Вы так добры, Крис. – Она похлопала его по руке. – Доброта в людях столь редка. Благодарю вас… вы будете вознаграждены… Вот увидите. – Она улыбнулась.

Паттерсону хотелось провалиться сквозь землю.

– Я делаю это от чистого сердца, – пробормотал он. – Я привез ваше завещание.

Старушка замахала руками:

– Это неважно, Крис. Я устроила из-за него такой переполох. Мне хотелось вознаградить ее… а теперь она оставила меня. Отвезите завещание обратно в банк.

Паттерсон подумал о Уэйдмане. Придется сказать ему, что картины Пикассо он не получит. Беспокоиться тут было не о чем. Уэйдман никак не сможет ущучить его. Он, разумеется, будет утверждать, что изо всех сил пытался переубедить старушку, но на этот раз у него ничего не вышло.

– Я сразу же свяжусь с миссис Флеминг. Если она еще не нашла нового места, я попрошу ее приехать сегодня же вечером.

– Вы можете это сделать? Как я вам благодарна. Мне она понравилась. Следовало сразу остановиться на ней… Шейла слишком молода.

Паттерсон встал.

– О, Крис…

Он посмотрел на старушку. Что еще? Гулко забилось сердце.

– Если вам не трудно, поставьте на магнитофон одну из моих записей. Мне очень грустно, а слушая музыку, я быстрее обрету душевное равновесие. Возьмите любую пленку. Все они на полке.

Паттерсон смотрел на нее, сидящую под солнцезащитным зонтиком, богатую, старую, одинокую. Есть люди, от общения с которыми не уйдешь, как бы этого ни хотелось, думал он. Старики! Богатые старики!

– Вы не должны грустить, – мягко ответил он. – С чего вам грустить?

– Поставьте мне пленку. Вы молоды. Что такое грусть, вам не понять.

Паттерсон прошел в гостиную, оглядел полку, уставленную бобинами, каждая в своем футляре, с ярлычком.

Что сделала Шейла с пленкой, думал он. Выбросила? Стерла запись? Или оставила у себя, чтобы шантажировать его? И впереди у него дни, недели, месяцы, которые он должен провести в ожидании телефонного звонка. Паттерсон взял первый попавшийся футляр, достал бобину, поставил на магнитофон, включил его.

Ясные, чистые звуки фуги Баха заполнили гостиную.

Выходя из квартиры, он сказал себе, что, возможно, все образуется.

Шейла уехала. Может, она забудет о нем. Разумеется, он не мог знать, что пленка, которая могла нанести ему непоправимый вред, находилась на расстоянии вытянутой руки, в футляре с надписью «Бетховен: „Аппассионата“».

Рано или поздно миссис Морели-Джонсон попросит свою новую компаньонку поставить эту бобину на магнитофон.

Когда? Это вопрос времени.