Перстень Григория Распутина

– Сашка, чувствуешь, как с Невы свежестью тянет? – глубоко вдыхая волнующий свежестью весенний воздух, спросил Валентин Зорин, вытягивая свою и без того длинную, тонкую, как у жирафа, шею. – Эх, в такую погоду стихи читать хочется, о чем-то светлом мечтать, а не убийства расследовать. Смотри, какие почки набухли! – останавливаясь возле ограды сада и дотрагиваясь рукой до торчащей среди прутьев решетки ветки кустарника, проговорил Валентин.

– Тебе бы, Валька, в ботаническом саду работать, а не в Уголовном, – усмехнулся Саша Мурзин, крепкий, широкоплечий, с ясными серыми глазами, открытым лицом и незамысловатой жизненной философией. Сразу видно: спортсмен и комсомолец. Для него в жизни все было ясно и просто. Белое – это белое, черное – это черное. На работе надо вкалывать, после работы веселиться.

– Ладно, Валька, вдыхай дальше романтику весенних просторов, – хлопнул он по спине замечтавшегося Зорина. – А меня Наташка на углу Невского и Восстания ждет. Договорились в кино сходить.

Сашка убежал, а Валентин не спеша двинулся вдоль ограды сада, наблюдая, как молодые мамы катят по дорожкам парка толстощеких важных карапузов в колясках. За пожилыми парами, неспешно вышагивающими по дорожкам и зябко ежащимися на свежем ветру, за носящимися по дорожкам с воплями мальчишками и девочками с бантами, прыгающими через веревочки. В такие весенние дни Валя и сам ощущал себя мальчишкой-школьником, а не солидным сотрудником Ленинградского уголовного розыска, и тянуло его зайти к прежним школьным приятелям, собраться всем вместе, погонять в футбол… Но кого ты соберешь теперь, особенно в будний день? Иван недавно женился, а у Андрея и вовсе второй ребенок родился, он теперь отец семейства. Солидный, даже бороду отпустил. Оставался только Сережка Громов, но он не вылезает из экспедиций. Так что собирать Валентину было некого. Оставалось зайти в булочную за батоном, в бакалею, купить грамм двести докторской колбасы, колбасу с жиром он с детства недолюбливал, и идти домой. А поскольку дома его никто не ждал – мама сегодня дежурила в больнице, – Валентин дошел пешком до самого Кировского проспекта.

Пройдя сперва до конца по улице Чайковского, затем напротив Летнего сада свернул на набережную Невы и через Кировский мост к себе на Петроградскую. Он шагал через Неву, любуясь рябью серо-стальных волн на реке, громадой Петропавловской крепости, глядя, как редкие кораблики и катера огибают с двух сторон Стрелку Васильевского острова, любуясь стоящими на страже города Ростральными колоннами. Валентин был романтиком, он писал стихи, любовался закатами, не спал летними ночами, чтобы насладиться нежными пастельными переливами белых ночей над крышами города, и мечтал.

При подобном складе характера все знакомые были удивлены его выбором профессии. Уголовный розыск с Валькой Горловым никак не вязался. Но Валентин свой выбор сделал давно и осознанно и ничуть о нем не жалел, а рассказывать о причинах, определивших его выбор, он не считал нужным: сперва было нельзя, а потом просто не хотелось, слишком уж это звучало бы напыщенно. Высокопарности Валька не любил, и так уж его считали романтиком и идеалистом. Так что, пусть уж лучше удивляются.

– Нина Игнатьевна, – сидя на стуле перед подтянутой, ухоженной женщиной с чуть надменным выражением лица, вдовой убитого Григорьева, говорил Валентин, – подумайте, пожалуйста, ну может, были какие-то разногласия, старые обиды, вы простите, может, на личной почве?

Разговор длился уже почти полчаса, а Нина Игнатьевна так и не сообщила ничего для следствия интересного, кроме однообразного: мы приличные люди, у нас не было ни скандалов, ни врагов, ни недоброжелателей. Наши знакомые порядочные люди. Даже для Валентина с его верой в человечество это было перебором. Он с некоторым недовольством взглянул на вдову, та сидела, покачивая ногой в узкой лодочке, всем своим видом давая понять, что разговор ей наскучил.

Ну, что же, записная книжка покойного изъята, будем работать сами. Валентин стал подниматься, когда на пороге комнаты появилась домработница Григорьевых, Нюша.

– Нина Игнатьевна, к телефону вас.

– Вы позволите? – с надменной жеманностью поинтересовалась хозяйка и, покачивая бедрами, вышла из комнаты.

– Анна Михайловна, – задержал домработницу Валентин, – может, вы мне подскажете, с кем у Бориса Николаевича были сложные отношения или с кем из знакомых он, может, в ссоре был?

– Не знаю я ничего, мое дело – кухня, – нелюбезно отозвалась домработница и поспешила вон из комнаты.

Это Валентина не огорчило, он и не надеялся, что та будет откровенничать в присутствии хозяйки, но удочку все же закинул. Надо будет эту Анну Михайловну дома навестить, подальше от хозяйских глаз. Тем более что адрес домработницы у них имеется.

– Да, хорошо. В пять. До встречи, – доносился из прихожей голос Нины Игнатьевны. О встрече с кем-то договаривается, отстраненно отметил лейтенант и насторожился. Слова, которые он услышал, были самые обыкновенные, но вот тон, какими они были сказаны, навел Валентина на определенную мысль.