Перстень Харома

Показался хвостик притока Леи, уходящий в сторону, а впереди уже виднелась главная река Страны Маргов и Фрей. В этом крае Лея была совсем маленькой и сравнима с рекой Горне, которая в этом месте в неё вливалась. Перелетев Лею и оставив слева городок Барото они, наконец-то, долетели до дома Манароис. Маленькая рощица, его окружающая, казалась игрушечной с высоты, да и сам дом выглядел карликовым, слегка прикрытый сверху ветвями огромного дуба, растущего возле колодца.

Когда флаэсина села, Чери, сразу же перелезая через борт, увидела во дворе странную картину: посредине, прямо на земле, сидела Манароис и ревела во весь голос, а вокруг стояли её коровы и мычали, вероятно, не доенные.

— Здравствуй, Манароис, — сказала Чери, подходя к коровьему кругу. Манароис глянула на Чери заплаканными глазами, ничего не ответила и продолжала реветь.

— Так ты зрячая? — удивилась Чери, видя осмысленный взгляд Манароис.

— Она зареванная, — вздохнула подошедшая Леметрия и, взглянув на коров, предложила: — Давай коров подоим, видишь – они, бедные, не доенные.

— Я не умею, — растерялась Чери.

— Что тут уметь, дёргай титьки и всё, — сказала Леметрия и пошла в дом, откуда вынесла два ведра и стульчик. Сунув одно в руки Чери, присела под коровой и усердно задёргала соски. Чери, притащив почерневшую от времени колоду, присела на неё и бесполезно дёргала соски в разные стороны. Корова, мукнув, недовольно оглянулась, намекая на то, что косоруким здесь не место.

— Давай я, — предложила Байли, приседая на колоду и освобождая от наказания согнутую в дугу Чери. Струйки молока весело ударили в деревянное дно, а корова одобрительно махнула хвостом, разгоняя мух.

«Откуда она умеет?» — удивился Хенк, глядя на жену, а Манароис, последний раз всхлипнув, размазала слёзы по лицу и поднялась на ноги.

— Не королевское это дело, — сказала она, отодвигая Байли, и сама присела под корову. Девочки с интересом наблюдали за процессом, а Марэлай намеревалась сама попробовать, закатив рукава рубашки, но Байли строго сказала дочери: «Это тебе не игрушки». Мальчикам, Дуклэону и Витеру, было скучно, и они полезли на дуб.

Один Туманный Кот сидел на борту флаэсины и смотрел не на коров, а в небо. Перчик, оглянувшись, внимательно посмотрел на кота, потом на небо, пробормотав под нос: «Что он там увидел?»

Репликация седьмая. Фатенот

— Совсем смущён, мадам, что я посмел сейчас,

в столь раннюю пору, побеспокоить вас! — закончил декламировать товарищ Тёмный, вспоминая сочинённий им в 1923 году экспромт в честь графини Куин, которой он передал манто из чернобурки от товарища Будённого.

— Ты снова говоришь стихами, Барти? — раздался голос Фатенот, а её глаза через медное зеркало удивлённо уставились на товарища Тёмного, одетого в красную русскую косоворотку, перетянутую шёлковым поясом с кисточками на концах. На голове Тёмного красовался чёрный кожаный картуз с красной звездой и розочкой сбоку.

— Ты не Барти?! — удивилась Фатенот и, забыв об осторожности, повернула к нему голову, рассматривая усатого чернявого красавца. «Не смотри! Влюбишься, дурр-ра!» — пробурчала одна из невидимых Судеб Времён, висевшая в воздухе надутой совой в углу комнаты. «Молчи! Сама дурр-ра!» — оборвала её вторая сова, внимательно прислушиваясь к разговору.

— Совершенно верно, товарищ Фатенот, — улыбнулся товарищ Тёмный: — Позвольте представиться – меня зовут Тёма.

— Вы тоже пишите стихи? — спросила Фатенот, глядя на Тёмного, в тоже время, перебирая пальцами разноцветные нити на небольшом ткацком станке.

— Не обучен, — возразил товарищ Тёмный, — но имею склонность к декламированию и пению.

— Может, вы споёте мне что-нибудь из вашего репертуара, — предложила ему Фатенот, продолжая работать.

Товарищ Тёмный кашлянул, поднял вверх руку и запел:

«Эх, яблочко, покатилося?

Красна Армия – воротилася!

Эх, яблочко, цвета зрелого

Люблю красного, люблю белого!

Эх, яблочко, цвета макова.

Любит Маня  их одинаково!»

Онти, слушая рулады черноглазого красавца, закрыла уши, а Рохо удивленно на неё смотрел – к сожалению, он не мог петь даже так, как товарищ Тёмный. А вот Фатенот плакала, роняя слёзы на разноцветные нити ткацкого станка, которые тут же меняли свою окраску. Судьбы Времён возмущённо кудахтали, теряя перья, которые, вдруг, ниоткуда падали на пол, кружась в воздухе.

Фатенот, вытирая слёзы, перестала смеяться и простонала Тёмному:

— Вы больше не пойте.

Отсмеявшись, она подняла глаза на товарища Тёмного и спросила:

— Вероятно, вы приехали сюда не для того, чтобы петь песни?

— В вашей жизни была любовь? — спросил товарищ Тёмный, томно взглянув на Фатенот. Она засмеялась и взмахнула рукой:

— Не пытайтесь меня обольщать… — она помолчала и продолжила:

— Когда-то я любила Харома, но сейчас очарована другим человеком.