Перстень Харома

— Кто же тебя бросил, такого хорошего, — произнёс Будённый, снимая с Тёмного блестящую сбрую и надевая на него свою, кожаную, вытянутую из вещевого мешка. Сетка Хранителя пропала в необъятном мешке, а Будённый, поглаживая Тёмного по шее, повел его через грузовые ворота.

— Дурак, — повторила Маргина, провожая взглядом Тёмного, и добавила: — Сбылась мечта идиота.

Маргина ещё не знала, что будет видеть Тёмного и Будённого очень часто и не где-нибудь, а в Зимнем дворце Николая II, но это случится немного позже, через год. А сейчас она миновала огромные стеклянные арки с большими дверями, выходя из вокзала на Знаменскую площадь, и остановилась, рассматривая белые купола церкви напротив. 

— Замёрзнешь, молодка, — останавливаясь возле неё, сказал ей простоволосый бородатый мужчина с проникновенными глазами. Сняв с себя простую, но опрятную свитку, он накинул её на плечи Маргины.

— Спасибо, — сказала она, несмотря на то, что в одежде не нуждалась. Она погрузилась симпотами в мужчину и узнала его имя: Григорий Распутин. Когда Маргина изучила его память досконально, то с уважением подумала: «Надо же, встречаются и такие!»

— Пройдём в церковь, погреемся и богу помолился, — произнёс Григорий и Маргина, поглядывая на падающие снежинки, решила: «Почему бы и нет! Помогу хорошему человеку!»

* * *

В это же самое время, только тысячу лет назад, в столице Страны Фрей тоже падал снег, покрывая деревья контрастными белыми полосками, чтобы оттенить их наготу. Анапис, совсем редко бывая дома, строил Страну Фрей, организовывал самоуправление на местах, не особенно заботясь о налогах, так как потребности у страны были маленькие, а бюрократического аппарата ещё не было, не в пример Станы Маргов. Потребности столицы вполне само обеспечивались, так как община вокруг замка росла, и преобладал, в отличие Страны Маргов, натуральный обмен.

Альмавер занималась Академией Фрей с немногочисленными фреями, обучая девочек умению лечить травами и мануальным воздействием, а также учила полётам на мэтлоступэ. Её мама, Бонасис, вновь обретая дочь, во всём ей помогала, становясь мамой и многим ученицам, находящимся далеко от дома. Ни Анапис, ни Альмавер ничуть не жалели, что остались здесь, на чужой планете, которая стала им родной и подарила им счастье семейной жизни.

Алида, являясь неизменным членом семьи, как и всегда, занималась хозяйством дворца, наводнив его своими родственниками, которые боялись её, как огня и слушались беспрекословно. Иногда она c жалостью вспоминала об Элайни, Марго и забиралась в какой-нибудь угол, чтобы всплакнуть. Когда её находила Альмавер, то ревели вдвоём, приводя в недоумение Анаписа, не понимающего тонкостей женской души.

Впрочем, Анаписа донимали не только слезами, но и вопросами. Как-то на Альмавер напала хандра, и она сидела у окна, предаваясь мыслям грустным, ей не свойственным. Возможно, причиной тому были женские дела, досаждающие всех женщин своим настырным постоянством, а, может, возникла какая-то блажь или каприз, но мысли возникшие в голове Альмавер сформировались в вопрос фактический и парадоксальный.

Вопрос Альмавер озвучила примерно так: «Если в будущем Элайни и Байли королевского рода, то они являются прямыми потомками маленькой Бони?» Анапис, всегда сдержанный и не позволявший в отношении жены ни одного плохого слова, сперва назвал её дурой и ушёл в мастерские, где целый день тесал бревно, а когда опомнился, то увидел, что всё оно ушло в щепки.

Чертыхнувшись, он направился в дом и нашёл Альмавер, которой сообщил: «Извини! Ты права!» — чем привёл её в недоумение, так как она давно забыла о своих мыслях и была полностью поглощена домашними делами.

Было ещё одно событие, которое важно в данной истории, произошедшее в одно солнечное утро, когда Альмавер гуляла с Бони недалеко от дворца. Ветви деревьев укрывала пушистая вата только что выпавшего света, который искрился на солнце яркими звёздами.

Из-под белого покрывала, прикрывавшего кусты, выныривали иногда гроздья калины, поражая рубиновой сочностью, а редкие сосны в саду протягивали тёмно-зеленые лапы, приветствуя и солнце, и проснувшихся людей.

Бони бежала впереди, встряхивая прутиком снег с кустов, и неожиданно полезла в заросли, осыпая себя снегом.

— Бони, вернись, будешь вся мокрая, — не строго воскликнула Альмавер, направляясь к ней.

— Мама, смотри, перстень! — воскликнула Бони, показывая на ветку, на которой застрял перстень с голубовато-зелёным камнем, амазонитом, выброшенный когда-то Элайни, огорчённой пропажей Марго. Альмавер осторожно его сняла и надела на пальчик Бони.

— Носи его всегда и передай своей дочери. Он должен принадлежать только королеве.

— Я королева? — спросила Бони.

— Да, — засмеялась Альмавер.

— Бабушка, я королева! — закричала Бони и помчала к Бонасис, идущей её навстречу.

Корреляция Кендала