Перстень с трезубцем

– Его разбойники выкрали меня из Черного коршуна, я даже не успел предупредить своих воинов.

– А я только один остался в живых из всего отряда, Вашар отдал меня графу Ласло. Интересно, почему нас с тобой вместе посадили? Может граф что-то задумал?

– Я слышал, что новую партию пленных пригнали, места не хватает, вот нас и решили потеснить.

– Хаджи-бей, как бы весточку Алишер-паше отправить?

– Не знаю. Ты же сам видишь, нас даже на рудники не выводят.

– Может, кого из охраны уговорить.

– Шутишь, они словно евнухи в султанском гареме – все на подбор.

– Ласло обещал, что отпустит, да что-то тянет. Я никак не могу до него достучаться, стража говорит, что он уехал по делам. А ты его видел?

– Нет, – соврал Хаджи-бей, – мне тоже самое сказали. Придется ждать возвращения графа.

– Бей, а ты видел лицо Вашара?

– Нет, он скрывал его под черной повязкой.

– Мне его голос показался знакомым, как будто я его раньше где-то слышал. Не могу припомнить никак.

– Кто их разберет этих венгров, все они по-мадьярски лопочут.

– Я не о языке, а о голосе.

Спустя некоторое время, дверь приоткрыл стражник и позвал пленников, чтобы приняли еду. Жбан с водой, по миске каши и по продолговатой буханке хлеба. Охранник, протягивая хлеб Хаджи-бею, глазами указал, что там что-то спрятано. Бей, пройдя на свое место, надломил буханку и увидел сверкнувшее лезвие ножа, он отложил хлеб в угол широкой скамьи и принялся есть кашу рукой.

Ночью, когда Герей-ага, отвернувшись к стене, крепко заснул, бей тихо, чтобы не потревожить его сон, вынул из буханки нож и подкрался к турку. Хаджи-бей резко повернул агу к себе лицом и потряс за грудь. Герей-ага открыл глаза и сквозь, едва пробивающийся через окошко свет от коридорного фонаря, различил фигуру, склонившуюся над собой. Сначала ага не понял, что произошло, но увидев над собой блеснувший нож, вскрикнул. Два сильных удара в грудь, заставили Герей-агу замолчать навсегда.

Наутро Хаджи-бея обыскали и, забрав нож, вывели из камеры. Завязав глаза и руки, повели по замысловатым, подземным лабиринтам. Ему освободили запястья и позволили снять повязку с глаз. Бей прищурился от яркого света и какое-то время не открывал веки. Ему подвели гнедого коня и дали в сопровождение молодого парня, одетого в венгерскую одежду. Хаджи-бей, молча сел в седло и поспешил за человеком, они поскакали вдоль ущелья.

Всю дорогу он думал, что граф сдержал свое слово, отпустив его на свободу, теперь бей точно доберется до крепости. Он уже знал, что вот этот всадник, скачущий впереди, сегодня же приведет османских воинов к той самой пещере, откуда его выпустили. Они схватят графа Ласло, и прежде чем он умрет, испытает на себе, что такое дыба, железное кресло и самый высокий кол.

Всадники пересекли долину и поднялись в горы, затем миновав перевал, направились по утоптанной, снежной дороге в сторону Дубравицы. Снега в начале зимы выпало мало, и потому они передвигались без труда. Парень объяснил на ломанном турецком языке, что им лучше срезать путь, чтобы засветло добраться до крепости. Хаджи-бей не стал возражать проводнику и послушно направил коня за ним вслед. Вскоре они попали еще в одно ущелье. Бей услышал над головой крик птицы и, подняв голову, увидел, как в вышине парил орел и, плавно кружась, по спирали спускался к земле. Вдруг парень-мадьяр резко остановил коня, и бей увидел, как исказилось от гнева его лицо. Он поднял ружье и наставил в грудь турку. Удивляясь агрессивности мадьяра, бей натянул поводья и приостановил коня. За спиной проводника послышался топот лошадиных копыт. Подскакавшие всадники в количестве, двадцати человек охватили кольцом Хаджи-бея и один из них, с покрытым черной тканью лицом, подъехал близко.

– Вот мы и встретились с тобой шакал, – произнес всадник женским голосом. Он снял повязку, и взору бея открылось, смуглое, красивое, женское лицо, с яростным блеском в глазах. Хаджи-бея тут же стащили с седла и скрутили руки назад.

– Узнал меня песий сын? – обратилась она к изумленному турку. – Он замотал головой. – Я напомню тебе басурман проклятый, как ты убил моего отца и прежде, чем ты собака дохнешь, испытаешь все, что пережил мой отец перед смертью.

Хаджи-бей широко открыл удивленные глаза и настороженно спросил:

– Кто ты, женщина, кто твой отец?

– Граф Жомбор! Я его родная дочь и пришла призвать тебя к ответу, турецкий пес.

– Граф Жомбор… – повторил бей. Он опустил голову, и какое-то время пребывал в таком состоянии, но видимо бодрость духа вернулась к нему и, выправившись, он сказал:

– Аллах всему свидетель, твой отец был достойным противником. Я готов к смерти.