Перстень Тамерлана

Усевшись на ложе, Раничев обхватил голову руками. Прежде чем помогать кому-то, хорошо бы определиться самому. Ситуация скверная – один в чужом городе, взаперти, ни друзей, ни знакомых… Иван встрепенулся – то есть как это – ни друзей, ни знакомых? Ну, друзей, пожалуй, покуда и в самом деле нет, а вот насчет знакомых… Тот же Касым, Салим, наконец; может, его и не убили в кишлаке, ведь тело-то так и не нашли. Значит, сбежал и, наверное, подался в родные места, в Ургенч… или что там от него осталось.

Тайгай!!! Вот кто должен быть где-то здесь, в Самарканде! Знатный пленник Энвера, каким-то боком – дальний потомок Джучи, вряд ли так уж сильно ограничена его свобода. Тайгай… Где б только отыскать эту веселую ордынскую рожу? Хотя вдруг он умер от ран? Нет, не должен, ведь Евдокся говорила, что еще в караван-сарае плешивого старика ордынец чувствовал себя вполне неплохо. Так здесь должен бы уже отойти от ран. И где его искать? В самых веселых и злачных местах, есть такие в мусульманской стране? Как не быть – достаточно вспомнить того же Хайяма. А вспомнит ли его, Раничева, этот знатный татарский вельможа? Должен, Тайгай производил впечатление пусть слегка простоватого, но совсем неплохого парня. Да, пожалуй, на одного него и надежда. Сам-то Иван ради себя, может, и не стал бы стараться, но вот судьба Евдокси… А ну как ее и в самом деле решат забить камнями до приезда хозяина? Могут. По законам шариата – вполне. Значит, Тайгай… Еще можно переговорить с Касымом, если тот имеет хоть какое-то влияние на людей бека, что, конечно, вряд ли. Кто он такой, Касым? Обычный гулям, которому внезапно повезло, и повезло не благодаря какой-то там чистой случайности. Все Касымово везение – его, Раничева, рук дело! Не дай он воину по башке – не отправил бы его Энвер-бек на родину, а не отправил бы – не захватил бы Касым в плен самого Кучум-Кума, не прогнулся бы перед властями, а, быть может, погиб бы при штурме Сарай-Берке или какой-нибудь Кафы. Да и разбойника он поймал опять же с подачи Раничева. Ну кругом обязан! Только ведь не поймет, как ни рассказывай, не поверит. Да и влияния у него пока нет. Значит, и время на него тратить нечего. Тайгай, только Тайгай!

Встав с ложа, Иван заходил кругами по комнате. Лязгнул засов – слуга-фарраш принес небольшой кувшин, лепешки и мясо. Ну хоть не морят голодом…

Раничев с удовольствием подкрепился вкусной самаркандской лепешкой – больше нигде таких не пекут! – проглотил и холодное мясо, запил водицей – могли б и вина налить – потянулся – хорошо! Взвесил в руке кувшин – вроде бы медный, но тяжелый, увесистый. А что, если… Нет – потом-то куда? Да и как помочь Евдоксе? Нет, вздорная и глупая затея. Может быть, потом, чуть позже… Поставив кувшин на пол, Раничев вытянулся на ложе, дожидаясь прихода слуги.

Тот вошел вскоре, длинный недотепистый парень. Молча собрал посуду – кувшин и большую глиняную тарелку. Такой тарелкой тоже можно бы… Фарраш повернулся – уйти, но Иван быстренько загородил ему дверь:

– Вина, вина нет ли?

Слуга в ужасе отшатнулся.

– Принеси, а? – не отставал Раничев. – Ну хоть капельку…

Он изводил слугу как минимум минут двадцать. Тот побелел, но упорно молчал, как партизан на допросе; видно, либо получил соответствующие инструкции, либо попросту был немым. Наконец, утомившись, Иван отпустил его, и фарраш опрометью юркнул в дверь.

– Вина хочу, вина! – громко крикнул Раничев ему вслед.

Того же он потребовал и от толстяка-управителя.

– В доме правоверного мусульманина не может быть вина! – оскорбленно заметил тот. – И ты, поганый кяфир, если еще раз произнесешь это нечистое слово, будешь бит палками.

– Да ладно, – покладисто согласился Иван. – Нет так нет. А что, князь Тайгай совсем без вина тут у вас жил?

Управитель вздрогнул и, бросив на пленника ненавидящий взгляд, ушел, громко хлопнув дверью.

Вечером к узнику пришел уже другой слуга – лысый и пожилой. Молча поставил лепешку и… притворившийся спящим Раничев хорошо видел это! – бросил на него любопытный взгляд.

– Вина мне… – громко пробормотал Иван будто бы во сне. – Вина…

Слуга удалился, в ужасе шепча очистительную молитву.…

А Раничев заговаривал о вине и на следующий день, и вечером, уже ближе к ночи, высчитывая, как скоро слухи о пленнике-пьянице покинут пределы дома Энвер-бека. А ведь должны были покинуть, и очень скоро. И если князь Тайгай еще заходит в этот дом, или слуги его знаются со здешними, то…

Ночью Иван проснулся от шума. Кто-то ломился в дом – иначе не скажешь.

– Открывай, проклятый Хасан, сын шайтана! – доносился с улицы угрожающий рык. – Открывай, иначе я выбью ворота, Энверу это очень не понравится, так и знай! Отворяй, вшивый пес!

Со двора послышался чей-то испуганный голос. Видимо, «вшивый пес» Хасан решил все-таки уладить конфликт полюбовно… Впрочем, это ему явно не удалось. Во двор что-то влетело и разбилось. Потом послышались чьи-то поспешно удаляющиеся шаги и яростный дикий вопль. Тут же раздались удары – похоже, рубили саблей входную дверь.