Перстень Тамерлана

И в самом деле, особый инженерный отряд Саима-ходжи под прикрытием воинов Энвер-бека уже тащил к воротам таран, а на берегу реки разворачивал тяжелые камнеметные машины. Миг – и засыпан хворостом ров, полетели на стены лестницы.

– Ва, Алла!

– Эх, постоим за родных, робята!

На головы проворно взбирающихся по лестницам воинов посыпались камни. Полилась вниз горячая смола из специально разогретых на стенах чанов. В ответ в осажденных полетели стрелы, тысячи, сотни тысяч, многие из которых, пропитанные специальным составом, горели ярким желтовато-оранжевым пламенем.

Таким же пламенем внезапно взорвались на холме тюфяки-пушки. Маломощные, небезопасные еще и для самих пушкарей, стрелявшие большей частью – куда бог пошлет, они все ж вызывали невольное уважение огнем, пламенем, громом! В войске эмира их насчитывалось около трех десятков. В шесть раз больше, чем было на стенах Угрюмова. Да что пушки… Собранные баллисты с воем выпустили первую партию зажигательных ядер. Повсюду в городе запылали пожары, черный дым поднялся в небо, а стрелы все летели тучей, и неясно уже было, где дым, а где стрелы.

– Ва, Алла! Алла!

Отстреливая защитников, упорно лезли на стены воины Энвер-бека. Совсем обнаглев, приставили целых три лестницы к воротной башне. Одну откинули, другую – перебили камнями; вместо них тут же появились еще. Вот уже и вылез кто-то с чумазой рожей, замахнулся саблей:

– Ва, Алла!

– Улла-Гу!!! – закричал в ответ Тайгай, беспутный ордынский княжич, метнулся всесокрушающей молнией, взмахнул саблей… Окровавленной капустой полетела вниз, под стены, голова первого воина, покатился с лестницы и второй, и третий. Воевода Панфил с наместником не отставали – рубили врагов так, что скоро вся башня оказалась забрызгана кровью.

На подмогу снизу поднимались воины. Сменить начальников – не дело командования на башне драться, у них другие заботы.

– Пойдем с нами, Тайгай, – спускаясь, позвал Панфил Чога. Куда там!

Дорвавшийся до битвы княжич его и не слышал. Лишь скрипел зубами, улыбался, да махал саблей:

– Улла-Гу!

Наместник с воеводой быстро удалились на угловую, более безопасную башню. Эх, надо было строить новую, внутри города, возвести Кремль-детинец, как раз на такой случай, да ведь и хотели же, начали, но вот не успели. На пути командования то и дело попадались отряды городских ополченцев – кузнецов (этих можно было узнать по тщательно выкованным доспехам), суконников, гончаров, скобарей, лотошников. Кто в чем – кроме кузнецов, уж те-то могли себе позволить – вооружены кто рогатиной, кто дубиной, а кто и вовсе ничем, окромя обычного топора, оружия, впрочем, довольно дельного, особенно если уметь пользоваться да насадить на шест подлиннее. Черный, удушающий дым поднимался со всех концов города, закрывая синеву вечернего неба. Продержаться бы до ночи. А потом? Придет подмога от князя? Вряд ли – Тимур только того и дожидается, отправив к Угрюмову эмира Османа. Да и что ночь? Прекратится штурм? А может, нет, ведь всякое бывало…

– Батюшка воевода, не вели казнить! – Из клубов дыма, словно черт, возник легковооруженный воин. – Убег Феофан, как и не было! А человечка его, Авраамку-писца, изловили с ядовитым зельем. Скоморохов, грит, владыко-епископ приказал извести, врет, наверное… И что с ним делать велишь?

– Убег – и черт с ним, – отмахнулся Панфил. – Не до него теперь. А писца… Писца тащите на стены. Пусть град защищает, ярыжкино отродье!

– Понял, воевода-батюшка! – заулыбался воин – черный от копоти, он и в самом деле напоминал черта. – Эй, робяты! Тащите писца следом.

– Да… – что-то вспомнив, остановил его воевода. – Со двора церковного да с посадского поруба выпускайте всех недоимщиков да скоморохов – чтоб на стену шли, нам теперь ни один не лишний.

Воин махнул рукой… И в этот момент страшнейшей силы взрыв вдруг потряс землю! Почва под воротами встрепенулась, словно живая, и, на миг вздыбившись, разлетелась по сторонам, а башня, медленно разрушаясь, с грохотом ухнула вниз, подняв тучу пыли.

– К пролому все! К пролому! – глухо закричал воевода и, выхватив меч, бросился сам.

– Здорово, – услыхав взрыв, пожал плечами Раничев. – Началось, значит. Похоже, епископу теперь не до нас станет.

В тот же миг снаружи лязгнул засов.

– Кто тут есть христианская братия, выходи! Ты кто? За недоимки аль скоморох?

Русобородый воин в кольчуге и бармице подозрительно воззрился на узника.

– Скоморох, – честно признался тот. – Чего это там так грохнуло?

– А пес его… – Воин отмахнулся. – Есть тут еще кто из ваших?

– Да есть…

– Всех велено выпускать – да на стены.

– Что, так плохо?

– Куда уж хуже! Вот-вот вражины лютые в город ворвутся. – Воин перекрестился.

На улице, вдыхая удушливый дым пожарищ, Раничев увидал своих: Ефима с Салимом, бледных, похудевших, растрепанных.

– Ну что, отомстим гулямам? – вопросил он отрока, и тот кивнул с самым серьезным видом. Попросил воинов:

– Оружие какое-нибудь дайте!

– На стене подберешь, – ухмыльнулся русобородый. – Или – под ней, если не повезет.