Перстень Тамерлана

– Да, пожалуй. – Раничев пожал плечами, улегся. Не спалось ему, все лезли в голову разные мысли, от самых мрачных до откровенно эротических, особенно когда ненароком бросал взгляд на прикорнувшую рядом стройную девичью фигурку. Месяц светил прямо в глаза, теперь уже не серебристый, желтый, похожий на кривую ордынскую саблю. Остро пахло чабрецом и – почему-то – тиной. Иван подложил под голову руки и, для того чтобы уснуть, принялся пересчитывать звезды. Говорят, помогает. Одна, две, три… Лучше пять звездочек… Черт, лезет в голову не пойми что… А вообще-то везет вам, Иван Петрович, пока что как утопленнику. Не убили, в застенке не замучили, даже не ранили – плечо и царапины не в счет – в этакой-то сече! Может, и в самом деле, кому повешену быть, тот… Тьфу-тьфу-тьфу! Не дай-то бог. А вообще да – везет. И как-то все быстро вдруг произошло, словно это проклятое прошлое, незаметно подобравшись сзади, вдруг схватило за волосы да повлекло за собой, быстро-быстро, так что ни остановиться, ни осмотреться, ни подумать. Проклятое прошлое… Ха! «Метко покойники стреляют»! Если так пойдет и дальше… И почему он, Раничев Иван Петрович, вдруг вздумал выступить на стороне угрюмовцев? Не на стороне Тимура, а за жителей родного – да какого родного? – города? Правда, те его не спрашивали – сами на стену потащили, сунули пушку в зубы – стреляй. И стрелял – куда деваться? Но потом-то воевал не за страх, а за совесть. В раж, что ли, вошел? Бывает, и случается такое. Так колошматил гулямов, любо-дорого посмотреть, патриот хренов. И это вместо того, чтоб, улучив удобный момент, сдаться поскорей в плен да вплотную заняться поисками человека со шрамом – Абу Ахмета. Хотя он вроде этим и занимается. Без Салима узнал бы про этого Абу? Фиг. Ну так нечего и на судьбу пенять, никакая она не злодейка – свела все ж таки с Салимом, а через него, дай бог, свяжет и с Абу Ахметом, а уж там… Уж там поглядим, сначала ордынца сыскать надо. Да и насчет угрюмовцев… Раничев вдруг вспомнил отрубленную голову женщины, девичьи крики в кустах, гонимых в рабство детей – целыми связками, словно баранов… Нет уж, нечего жалеть о том, что случилось. Постоял как мог за родной город, и не его вина, что все так печально закончилось. Интересно, зачем Абу Ахмету перстень? Хотя Салим говорил, что ордынец занимается колдовством. Правда – по слухам. Но ведь дыма без огня не бывает? А вообще-то он, Раничев, кто? Может, всю жизнь и был скоморохом, бродил по городам и весям, а музей, кафе «Явосьма», группа – этого и не было вовсе? Во дожил! Иван испуганно схватился за голову. И двух месяцев не прошло, а уже… Нет уж, было, было это, было у него прошлое… то есть будущее, вернее будущее, которое вдруг стало прошлым, но все равно будущее. Ну совсем запутался. Как в том фильме – сон про не сон. И курить, курить-то как хочется, а до этого ведь не хотелось вообще, даже и не думалось, но вот теперь… Травки, что ль, пожевать? Дожил… Что ж делать-то теперь? Не в смысле курева, а вообще… Дело нехитрое. Для начала – как-нибудь выбраться отсюда, а там видно будет.

Не раз и не два ворочался еще Иван, пока не подкатился под теплый бок Евдокси. Там и уснул под громкое воронье карканье. Не заметил даже, как сменил Салима Ефим Гудок. Светлело уже, вот-вот – и ляжет на траву первая утренняя роса, а за дальним лесом, за обгоревшими стенами, встанет яркое розовое солнце.

Сотня воинов Энвер-бека на рысях проскочила церковь.

– Ну где они, бачка? – Обернувшись на скаку, Энвер-бек – усталый, с надменным изможденным лицом – поправил синий плащ, небрежно наброшенный поверх золоченого панциря работы лучших мастеров Самарканда.

– Там, там, князь, – замахал руками дикоглазый урусутский старик в черном балахоне, похожий на старого ворона. – Еще немного проскачем.

Бек кивнул. Сказать по правде, он не очень-то хорошо понимал язык урусутов, но у этого желтолицего старца была золотая пайцза Тимура, и сам эмир Осман приказал оказывать ему всяческое содействие. Если б не эмир – стал бы Энвер-бек носиться всю ночь по только что завоеванному городу, отданному на три дня в полную власть храбрецов-гулямов?

– Вертай, вертай! – вдруг всполошился старик. – Проехали.