Перстень Царя Соломона

А этот гад, как назло, затих. Хоть бы зарычал, что ли, или загавкал, а он молчит. Не иначе как предвкушает. Продолжает наслаждаться видом будущей трапезы. Вот только не знает, что блюдо сегодня подано с зубами и за удовольствие ему придется заплатить. А разглядеть, кто именно затаился, не получается. Вроде бы голые кусты, но уж больно густо растут. К тому же начинаются они на воз­вышении, а потом земля уходит под уклон, и кто там внизу окопался, попробуй разгляди. Меня уже трясет всего, и не пойму — то ли от холода, то ли с бодуна, то ли нервное, но чую: теряется боевой запал, уходит на борьбу с низкой температурой. Еще немного, и...

«Ах ты ж, зараза такая,— думаю.— Ты терпеливый, да я не очень».

— Выходи,— ору, — людоед поганый, на честный бой! Нечего там по кустам отсиживаться! Выползай, а то я сейчас сам за тобой приду! Все равно ты от меня не скро­ешься! — И, подобрав с земли еще одну палку, мечу пря­мо в кусты, а оттуда...

Глава 6 ПОЧТИ ПЕРВОЗВАННЫЙ

Хорошо, видно, я палкой попал, метко. Уж очень жа­лобный рев оттуда раздался. Не вскользь угодил, куда-ни­будь по плечу, к примеру, а в самую что ни на есть морду.

Хотя что это я — рев, морда. Крик оттуда раздался, обычный человеческий крик. То есть угодила моя палка не по волчьим клыкам, не по медвежьему носу, а по чело­веческой роже.

И сразу мне стало весело. Хоть немного да отплатил. Пускай малость, за одну штанину и то рассчитаться не хватит, но отвесил награду.

А что с адресатом не ошибся, так это точно. Я Апостола по голосу признал. Ишь паршивец! Вчера чуть ли не в рот мне заглядывал, когда услыхал, в скольких странах я по­бывал.

«Еще,— просил.— Еще, дядька Константин».

Это он так бдительность мою усыплял, пока сам с устатку не сомлел. И ведь усыпил, гаденыш, подсобил расслабиться.

«Что же получается? — думаю.— Не иначе как они пе­редумали. Решили, что и такому добру, как кальсоны, пропадать негоже, послали стервеца дочистить. А я вот он, проснулся уже. Что, юный мерзавец, не ожидал?! Ну-ну, погоди немного, сейчас не такого леща получишь. Дорого тебе мое бельишко обойдется, ох как дорого».

И грозно скомандовал:

— Выходи, я сказал, пока совсем не разгневался, а не то...

Конечно, с моей стороны то была пустая угроза, не бо­льше. Лезть в колючий дикий малинник ради сомнитель­ного удовольствия начистить молодому паршивцу рожу я все равно бы не стал. Собирал как-то малину, знаю, что это такое. Хоть одежда была и поплотнее, чем сейчас, но все равно чуть ли не за каждую ягодку я расплачивался красной черточкой на коже. Это в лучшем случае. В худ­шем — чертой. Когда вылез, разодранные руки два дня по­мыть не мог — так все щипало. Чего уж тут — горожанин, он и есть горожанин. Впрочем, это я говорил, повторяться не стану.

Однако поверил мне сопляк, что я за ним полезу. До­жидаться не стал, решил вынырнуть из кустов самолично. Или он решил, что я от этого подобрею? Ну-ну, наивное создание. Иди сюда, родной, а то у меня руки уже чешутся от нетерпения.

Шел Андрюша медленно, с опаской. Ни единого рез­кого движения. Ну прямо как я вчера. Никак опять бдите­льность мою решил притупить? Нет уж, дудки, я хоть и бледнолицый, но не из того анекдота, в котором наступа­ют дважды на одни грабли. Или он меня отвлекает? На всякий случай оглянулся. Да нет, не видно по сторонам других бармалеев. Не крадется ко мне беглый монах Пале­ный, не прячется за молодым дубком Серьга, не стоит за березкой Посвист, не щурится в наглой ухмылке остроно­сый. Да и негде им тут спрятаться. Деревья вокруг не в об­хват — от силы в полобхвата, не больше. Поросль молодая. И впрямь один. Вот же дурень! И на что рассчитывал, не­понятно. Сейчас начнет, чего доброго, канючить, что не по своей он воле вчера...

Как услышал парень. Не дойдя пяти шагов — не Иначе как опасаясь моей сучковатой дубины,— плюх коленками на землю и затянул жалобным голоском:

— Не повинен я, дядька Константин. Ей-ей, не пови­нен.

Ну правильно, как я и говорил. Только слова чуть-чуть иные, зато смысл один в один.

—  Сомлел я с твоего горячего, себя не помнил. Там то­лько,— головой куда-то за кусты мотнул,— и очухался, да и то ненадолго, сызнова в сон повело.

«Складно сказываешь,— думаю,— Хотя в этом я тебе поверить могу — и в то, что сомлел ты, и в то, что спал сладким сном. Помню, как посапывал да как губки банти­ком выпятил, будто целуешь кого. Такое не сыграешь. Для такого Табаков нужен, Миронов или Ефремов, да чтоб не только талант-самородок, но и театральное училище за плечами было. А вот что ты дальше запоешь?»

—  Я как утром очнулся, как узрел Посвиста в кафтане твоем, так чуть со стыда не помер. Ты к нам с добром да ла­ской, а они вона как. Ишь ты — они. А ты сам?

—  Грех ведь это, с христианской душой так-то. Сказано в Писании, зло за зло, дак ведь зла ты нам никакого не учинил, последним поделился, хотя у самого ни коня доб­рого, ни серебреца, а путь в вотчины Долгоруких нема­лый, не один день шагать.