Перстни

- Вот, товарищи, стружки в портфеле и спички! - отчаянно кричал солдат, кашляя и стараясь отдышаться. - Спички он в карман сунул, как меня увидал... Чего это значит, товарищи? Коли не сам поджигал, так запасной?

Юрий метался взглядом по толпе. Крики улеглись, и теперь молчаливые враждебные люди смотрели на него. И ни одного - с "Петропавловска"...

- Что ж, отвечайте, гражданин, раз спрашивают, - сказал сбоку тот же хрипловатый голос, что советовал обождать, того ли словили. - Стружки и в самом деле не к месту, зачем у вас в портфеле стружки?

Юрий снова почему-то отметил ударение, на этот раз неверное. И, как будто это имело решающее значение, он почувствовал невыразимое облегчение.

- Яй-яйца, - сказал он, слыша с отвращением, что заикается.

Тот, кто держал его руку сзади, выкрикнул грубую и полную грозного смысла шутку.

- Обожди, не трепись, - сказал спрашивающий. - Вы с какого корабля?

Теперь Юрия несколько отпустили, и он смог повернуться к нему. Это был матрос с "Гавриила", тот, который побежал на буксир. Красивое его лицо было теперь измазано и черно, ладный бушлат прогорел на животе, левая рука была обмотана тряпкой, весь он был мокрым, и от него пахло дымом. Он посмотрел на Шалавина внимательно, будто припоминая, и закончил:

- С эсминцев вы, что ли?

- С "Петропавловска", младший штурман, - опять заикаясь, сказал Шалавин.

Матрос обернулся к толпе:

- Кто здесь с "Петропавловска", товарищи? Есть кто?

Из толпы отозвались два голоса, как на перекличке:

- Есть с "Петропавловска".

- Ходи сюда.

Матрос с "Гавриила" распоряжался деловито и властно. Двое протиснулись к нему, и Юрий с тоской увидел, что оба они незнакомые. Один со штатом кочегара на рукаве, другой в грязном рабочем без всяких признаков специальности.

- Ваш?

Оба матроса осмотрели Шалавина, как осматривают опознаваемую утерянную вещь.

- Кто его знает? - сказал кочегар. - Может, и наш, - всех не упомнишь.

- Чего за трибунал? Веди прямо к воде! - закричал солдат, торопливо протискиваясь к Шалавину. - Ты чего, матрос, раскомандовался? Гляди стружки! Чего чикаться, в самом деле!..

- Обожди, - опять властно отвел его руку матрос и снова повторил: Ваш?

Тот, кто был в грязном рабочем, вгляделся. Это был один из тысячи матросов линкора, который мог видеть Юрия на корабле только случайно - на вахте или на мостике. Видел или не видел? От этого сейчас зависела жизнь Юрия, и решал вопрос один из тех, кого в кают-компании безлично и презрительно обобщали коротким словом "команда". И что для них Юрий Шалавин? Один из тех, кого матросы, в свою очередь, обобщали безличным и презрительным словом "офицера". Видел или не видел?

Матрос молчал, и Юрий с завистью подумал, что Луковского тот не рассматривал бы с таким равнодушием, а признал бы сразу, и тут же с горечью обвинил себя, что неделю назад не послушался Луковского и отказался заниматься с матросами на выдуманных тем общеобразовательных курсах. Может быть, этот, в грязной робе, был бы его учеником, и все сейчас обошлось бы хорошо... Но вдруг он с ужасом понял, что все уже кончено, что никаких курсов для него больше не будет, что жизнь, так глупо и неверно начатая, сейчас оборвется... Сейчас опять пригнут к земле или потащат к стенке, и этот солдат с кабаньими глазками возьмет его портсигар... Впрочем, нет, берут не портсигары, а кольца... И не солдаты... Бржевский говорил: матросы снимают кольца... Кто же снимет - вот этот?

Он открыл глаза и взглянул опять на матроса, и мысль о том, что матрос этот не найдет на нем никаких колец, показалась ему такой забавной, что он усмехнулся.

- Наш, - вдруг сказал матрос облегченно, как человек, решивший трудную головоломку. - Наш. На велосипеде все гоняет. - И, подумав, добавил: Веселый.

- Фамилия как? - спросил матрос с "Гавриила", и Шалавин не сразу понял, что тот обращается к нему. Он назвался:

- Где-то я вас видел, не припомню? - спросил матрос, всматриваясь. - На эсминцах раньше плавали?

- На барже, - почти беззвучно сказал Юрий, не веря надежде. Неужто выручит? Этот?.. "Чужой"?..

- Я на баржах не плавал, - усмехнулся матрос, и Юрий заторопился:

- Нынче... Я вам о барже со снарядами крикнул, а вы побежали... Там усатый еще был, он не пустил за вами...

- Еще о чем спроси, каланча, с кем на крестинах пили! - опять закричал солдат и повернулся к толпе. - Товарищи, что за шашни? Они тут снюхаются, а мы гляди? Заступа какая нашлась! Тебя бы с ним вместе к Стенке!.. Товарищи, становись за революционный закон, эх, нагана нет, не рассусоливал бы!..

- Зато у меня есть, - сказал высокий матрос жестко и вдруг закричал так, что загудевшая было вместе с солдатом толпа притихла: - Заткнись, орово господа бога и трех святителей, таких не одного сшибал! Закон!.. Да что ты о законе слыхал, ты...

И матрос закончил таким словцом, которое было как точный и злой портрет солдата. Тот смешался, а кругом засмеялись. Матрос опять повернулся к Юрию.

- Так какие же яйца, не пойму? - спросил он опять спокойно и негромко, словно это и не он сейчас кричал и бранился.