Первач

— Невероятно!!! Что они себе позволяют! Так вот почему они так легко готовы были дать ход моим исследованиям, когда я только заикнулся об этом. Боже, какой я глупец!.. Впрочем… — Верховцев остановился. — Если бы взрыв был, все бы о нем узнали. Но взрыва ведь не было, верно?

Он повернулся к Тихону:

— Верно?

— Похоже, что не было.

— Но тогда откуда вы взяли эту информацию?

Тихон пожал плечами.

— Я вам говорил. Оттуда же, откуда вы считаете, что у меня помутнение разума.

— Да что там, — отмахнулся Верховцев. — Это очень даже вероятно. У меня были подозрения, только я предпочитал в это не совать свой нос. Они не понимают… Что если после взрыва Полоса ответит? Она ведь и появилась как раз после бомбардировок.

— Скажите, доктор, вам хочется верить в мою необыкновенность? В то, что между мной и Алексом существует какая-то особенная связь?

— Очень хочется, — ответил Верховцев после недолгого раздумья. — Я никому не расскажу о нашем разговоре. А пока мне нужно время. Слишком много мыслей…

Он поднялся, готовясь уйти.

— Верховцев, — окликнул его Тихон. — Если вы сумеете спасти моих друзей, я сделаю для вас все, что в моих силах. И даже позволю прочесть свой мозг…

Доктор замер на пороге.

— Я постараюсь разузнать о них, — сказал он.

* * *

Вскоре после того, как Верховцев ушел, дверь комнаты отворилась, и рослый охранник внес какую-то коробку. Когда он ушел, Тихон открыл ее и обнаружил в ней собственные вещи, изъятые при аресте. Рюкзак, одежда, как ни странно, выстиранная и оттого казавшаяся чужой. Свой старый вещмешок. Найденные в разрушенном супермаркете фонари. Часы, очки, ставшие ненужными. На дне он увидел бинокль, но доставать не стал. Старенький потертый театральный бинокль. Тихон и без того мог вспомнить все выщербинки, все потертости на его когда-то лакированной поверхности из искусственной слоновьей кости. И все же это был единственный предмет, с которым связан огромный пласт воспоминаний. Именно с него начались необычные приключения Тихона, когда он пытался разглядеть албасту, таившуюся в развалинах. Знакомству с Аминой он обязан тому случаю.

Закрыв глаза, Тихон представил себе лицо девушки: он готов был до бесконечности любоваться этим видением, больше не сомневаясь, что нет на свете никого дороже. И больно было думать, что он никак не может помочь ей. Впрочем, интерес к нему со стороны федералов и доктора Верховцева давал определенную надежду.

«Как она чувствует себя? Как там Нусуп, дерзкий засранец? Если им плохо, я готов принять их боль на себя».

И Тихон стал думать о них, желая, чтобы ребята пошли на поправку, и надеясь, что в не открытом до конца запасе его новых умений найдется и такое.

Единственное, чего он не мог определить с точностью, это сценарий своего будущего. Смутные и тревожные образы рисовало его воображение, но ничего конкретного. И все же главная проблема была очевидной и лежала на поверхности. Все крутится вокруг Полосы, представляющей определенную, но не до конца распознанную угрозу для тех, кто привык бояться всего необычного. Верховцев это хорошо понимает и одержим в своем стремлении облагодетельствовать человечество, каких бы жертв это ни стоило. Но он взялся за решение не с той стороны. Лабораторно создать людей, которые смогут жить в Полосе. Как скитники…

«Получается — таких, как я. Как Алекс.

Интересно, Алекс — результат эксперимента Верховцева?.. Нет, вряд ли».

Тихон вспомнил свой последний сон, когда ему казалось, что он побывал в шкуре Алекса Эджертона. Определенно это было послание. И отправил его Алекс из Полосы. Когда они разговаривали в поселке, Алекс ничего не рассказывал о своем недавнем прошлом. И только недавний телепатический контакт позволил Тихону узнать, что произошло с Эджертоном, когда тот отправился в Полосу со своим заданием.

Но сон не имел конца. Что же было дальше?

Получить ответ Тихон мог, только снова погрузившись в то же состояние. Однако нелегко было сейчас добиться этого. Да и какова вероятность, что человеку может присниться продолжение когда-то прерванного сна или видения? Ничтожная.

Впрочем, он забыл, что стал необычным человеком. И по мере того, как желание контакта с Алексом все глубже и глубже затягивало Тихона, он постепенно становился частью другой реальности. Подобно философу Чжуан-цзы, которому приснилось, что он мотылек, а когда проснулся, то не мог решить: мотылек ли он, которому снится сон, или действительно настоящий Чжуан-цзы?..

* * *

Он вновь был способен видеть своими и чужими глазами одновременно. Не Тихон, не Алекс — а будто некая разумная субстанция, имеющая свое собственное Я…