ПЕРВАЯ АТОМНАЯ

Ударной волной срывает гвоздевые запоры, дверь распахивается настежь, и мы оказываемся в густом облаке пыли. Однако целы. Выйдя из землянки, наблюдаем последствия взрыва: в эпицентре лежит алюминиевый шарик (керн), над ним поднялось огромное дымовое и полевое облако, а вокруг, в радиусе 20–30 м горит сухая степная трава. Первая наша задача — потушить пожар, что оказывается несложно. Пущенные в ход два огнетушителя успешно выполняют свою задачу, и пожар быстро ликвидируется. Более долгим было ожидание остывания алюминиевого шарика до нормальной температуры, так чтобы его можно было отвезти в лабораторию. А пока он остывал, руководители успели прибыть с наблюдательного пункта. Они рассматривают шарик, с удивлением ощущая исходящий от него жар. Шарик имел правильную сферическую форму, свидетельствующую о высоком качестве работы заряда. И так эта операция по подрыву заряда без ядерной начинки повторялась трижды. Всякий раз ей предшествовали работы в здании ДАФ и на башне площадки 1П. В течение месяца нашего пребывания на полигоне погода стояла тихая, но очень жаркая. Буквально на глазах зеленая, еще цветущая степь превратилась в покрытие серого цвета. Каждый раз после очередного взрыва сухой травостой степи вспыхивал как порох, и для нас прибавлялись хлопоты по тушению пожаров. Изнурительная жара, доходящая до 35–40 градусов Цельсия, с трудом переносилась нами, не привыкшими к таким условиям. Правда, лабораторные помещения в мощных кирпичных зданиях сохраняли более или менее терпимую температуру, что нас спасало, да и ночная прохлада полностью снимала усталость от дневного зноя. Впрочем, весь личный состав нашей экспедиции, молодой, здоровый, быстро приспособился к местному климату и вскоре перестал замечать отклонения от привычных норм. Единственное неприятное ощущение во время передвижения в грузовых автомобилях — это тянущиеся за каждым грузовиком в колонне шлейфы пыли, от которых идущим сзади не было спасения. Но и к этому также все быстро привыкли. В придачу ко всему, питьевая вода из артезианских колодцев не для всех желудков оказалась приемлемой. Но эта сложность довольно быстро разрешилась: для питья стали привозить в цистернах воду из Иртыша. Одним словом, местные условия, в которых приходилось выполнять весьма ответственные работы, налагали дополнительные трудности. Но все они были преодолены и особых осложнений не вызывали. Несколько слов о режиме. Строительство объектов полигона, монтаж технологического оборудования и приборного хозяйства велись в {89} строгом секрете. Для строительства были прикомандированы офицеры и солдаты срочной службы воинских инженерных частей. Гражданский вольнонаемный состав полностью отсутствовал (за исключением представительства нашего института и ИХФ АН СССР). Каждая рабочая группа знала только свои задачи и объемы работ и была полностью изолирована технически и организационно от смежников. Всем работающим на полигоне офицерам, солдатам и гражданским было категорически запрещено выезжать дальше поселка «Ш» без особого разрешения. После ухода с полигона строительных частей все площадки, технологические и приборные сооружения на них были взяты под охрану войсками МГБ. На проходных площадках 1П и «Н» были установлены пропускные посты, во главе которых находились полковники. Всем участвующим в любых работах было запрещено вести какие-либо служебные разговоры всюду, кроме особо выделенных для каждой группы мест, причем только в строго ограниченном кругу своих специалистов. С водителями автотранспорта было запрещено налаживать какой-либо контакт: ничего нельзя у них спрашивать, ничего нельзя им говорить о себе. Передвигать[ся] по степи между площадками разрешалось только группами. Возглавлял режимную службу на полигоне генерал-лейтенант П.Я.Мешик с постоянным своим спутником генерал-лейтенантом Осетровым — начальником управления госбезопасности Семипалатинской области, и с ними постоянно находились несколько полковников (двое из них, помнится, Смирнов и Поляков). Генерал-лейтенант П.Я.Мешик, хотя тогда мы не знали толком, что и кого он представлял, при встречах невольно вызывал у нас холодок по спине. Худощавый, выше среднего роста с округленным брюшком и всегда с отвисшей нижней губой, он разговаривал с любым собеседником как-то пренебрежительно, недоверчиво, при этом водянистые глаза его сверлили насквозь. Появлялся он всюду и непременно спрашивал, чем занимаемся, все ли у нас делается как надо, хотя по всему было видно — премудрости наши для его ума недоступны. И каждый раз предупреждал о том, что нас ждут серьезные неприятности, если проговоримся о каком-нибудь секрете или что-то сработает не так, как положено. Хотя на этот раз нам с ним не пришлось иметь каких-либо серьезных дел, мы все же были очевидцами, когда он отчитывал своего шофера, который смел на миг куда-то отлучиться. Он совал под нос шоферу пистолет и задавал один и тот же вопрос: "Ты где был, мерзавец?" А когда тот пытался что-то ответить, раздавался матерный крик: "Молчать, не то прострелю твою башку,…!". Эта картина долгое время стояла у нас перед глазами. Не дай бог проштрафиться какой-нибудь ерундой, действительно ведь может пристрелить.