Первая брачная ночь

Элли Первая брачная ночь

Гарри мечтал о семье - семья была единственным благом, которого он никогда не знал. Деньги, слава, смелость на грани героизма, друзья, соратники, приключения, а также ненависть, сплетни, ложь, предательство и великое будущее - если, конечно, оно у него было - это да! Все это он имел в таком количестве, что при возможности мог бы еще кому и отвесить. Так сказать, с барского плеча. Но вот семья... На протяжении школьных лет Гарри тайно, хотя подчас и бессознательно завидовал Рону: многочисленным братьям и сестренке, уверенной отцовской поддержке, материнской ласке, подаркам на Рождество, торжествам в семейном кругу. Разумеется, ему перепадало не меньше заботы и опеки от миссис Уизли, чем его рыжеволосому другу, да и мистер Уизли принимал в судьбе Гарри самое живое участие. Но все это... Мерлин великий, все это было лишь бледной тенью того по-настоящему волшебного, пропитанного болью и тоскливой ностальгией воспоминания, которое не давало Гарри покоя вот уже семь лет. Добрые, родные, лучащиеся теплотой и любовью глаза его родителей в зеркале Еиналеж - разве можно было заменить их... ну хоть чем-нибудь? Мама, отец, крестный... Сердце плакало и горело от боли, и друзья здесь были бессильны, и чужие успокаивающие руки, и сочувственные взгляды лишь бередили старую рану, лишь убивали своей жалостью и добавляли безысходности.

Да, Гарри отчаянно мечтал о семье. Но никогда - видит бог, Мерлин, высший разум, морщерогий кизляк или кто там еще - никогда не предполагал, что женится в восемнадцать лет!

Однако же была последняя битва с Волдемортом, была победа, была агония, и слезы горечи, и вкус свободы, и невозможность, неспособность поверить - все кончено, все позади, уже все... навсегда... И была зима, и мохнатый белый снег, кружась, гладил мокрые щеки. И текучий, густой сумрак скрадывал очертания тесно прижавшихся друг к другу молодых людей, и крепко сцепленные от тоски руки, и похожие на легчайший пепел волосы, и судорожно шепчущие губы: "Не печалься, Гарри..." И были нежные, прозрачные, замерзшие пальцы. И жар поцелуя - Гарри до сих пор помнил тот головокружительный восторг, тот сладостный дурман. И лихорадочные движения - глупейшая, смешная попытка ощутить сквозь толстые мантии, свитера и шарфы изгибы женского тела. Слова сами сорвались с губ, не менее нелепые, чем весь тот злополучный ностальгический вечер: "Давай поженимся!" А ведь до этого они не виделись полгода - каждый жил в своем мире, каждый учился дышать заново, каждый, как умел, раскрашивал новую жизнь новыми красками. Только Гарри все больше попадались темные: красная боль, бордовое сожаление, изумрудная тоска, черная совесть, серое уныние... А Луне - сплошь синие да серебристые, как лунная ночь. Но, невзирая на неожиданность и неуместность того порыва он был настоящим. Вот ведь странно: иногда сиюминутные решения дороже тщательно продуманных... Позже, оставшись один в нетопленном доме, мучительно протрезвев, заворожено следя за танцем огня в камине, Гарри вспоминал удивленно распахнутые навстречу глаза и дрогнувшие в призрачной улыбке слегка обветренные губы. "Если хочешь..." Никаких признаний, никаких клятв. Просто спокойное, чуть грустное согласие, быстро сменившееся привычным туманом отрешенности.

Друзья восприняли новость достойно. Никто не закатил истерику и не упал в обморок. Видимо, пришли к выводу, что герой волшебного мира мог себе позволить немного почудить. Или надеялись, что он одумается? Правда, Джинни сильно побледнела, а миссис Уизли потом, как бы между делом, осведомилась, любит ли Гарри свою избранницу. "Пойми, это так неожиданно для нас... для всех. Я рада за тебя, дорогой, и желаю тебе счастья. Просто... Ты заслуживаешь..." Она прервалась на полуслове, смаргивая слезы. То ли вспомнила погибшего сына - миссис Уизли постоянно плакала, даром, что война уже полгода как завершилась, - а то ли подумала о Джинни. Ей бы, наверное, хотелось видеть дочь в подвенечном платье именно рядом с Гарри. Но сам Гарри не желал об этом думать. Он вообще мало думал в последнее время. Вот и теперь - будь что будет.