Первая чеченская

После боя мы пытались разобраться, при каких обстоятельствах погиб врач. Выяснили: в самом начале у «северян» появилось много раненых. Расстояние до них было небольшое, не больше километра. И доктор с двумя бойцами поехал за ранеными на МТЛБ (многоцелевой тягач лёгкий бронированный. — Ред.). Почти перед самыми позициями «северян» они напоролись на засаду. Механик погиб сразу, а второй матрос выскочил и убежал, бросил офицера.

Когда потом нашли доктора, оказалось, что у него жгутами были перетянуты перебитые ноги. Он сам себя попытался перевязать. Пустых гильз вокруг было очень много, он отстреливался в течение нескольких часов. То ли он истёк кровью, то ли от шока умер. До сих пор не понимаю, почему «северяне», к которым он ехал и которые слышали, что рядом несколько часов идёт бой, ему так и не помогли. А у него именно в этот день, день его гибели, родилась дочь…

В тот же вечер я разговаривал с командиром группы армейского спецназа. Они вышли из тыла боевиков на нашем участке. По его словам, разведка у нас была организована ужасно. Карты старые, конца пятидесятых или начала шестидесятых годов. Вроде бы должна быть «зелёнка» по карте, а там давно уже скошенный огороженный луг, где и деревьев-то никаких нет.

А у нас в полку всё упростилось до предела. Разведка стала простым авангардом: нас использовали как «штафников» в Великую Отечественную. Мы первыми вступали в бой, а потом подтягивались остальные части. Именно поэтому кадровый состав нашей полковой разведки очень быстро поменялся полностью: от начальника разведки полка до последнего бойца… А ведь, по военной науке, разведчика, который начинает стрелять, надо переводить в категорию диверсантов. Ведь какая основная задача у разведки? Добывать информацию.

Но, как говорится, не надо переживать: на самом деле всё гораздо хуже, чем кажется. Была ещё одна большая проблема. Допустим, информацию ты добыл. Но её же надо передать в штаб! А связь была ужасная. Две частоты — основная и запасная… На обеих частотах постоянно сидели «духи»: и на той, и на другой — чеченская речь. Начинаешь говорить абракадаброй, чтобы хоть как-то затруднить понимание. Вроде были у нас и аппаратные средства шифрования переговоров, «аристотели» и «архимеды» всякие. Но они такие тяжеловесные! Их просто невозможно таскать по горам! И толком говорить через них никто не умел. А ведь надо, чтобы тебя услышали и поняли. А говорить надо было примерно вот так: «Нууууужноооооогооооооовооооооорииииить вооот тааааак». И выдать информацию в таком темпе во время боя крайне сложно. Были ещё и «арбалеты». Они хоть и маленькие вроде, но дрянь редкостная.

Так что можно сказать, что связи нормальной у нас практически не было. Ведь самое главное в бою — это координация и взаимодействие. А как командир может руководить боем, если он не может толком ни получить информацию, ни отдать распоряжение? И нам приходилось решать этот вопрос так: рядом с командиром при штабе сидел наш человек, которому мы по открытой связи передавали придуманную нами абракадабру. И он уже командиру переводил её на нормальный язык.

День 26 мая оставил тяжёлый след в душах у всех нас. Накопилось много обид, непонимания: почему мы так действовали, зачем? Мы с товарищем вечером хлопнули бутылку водки на двоих. На закуску был один кусок хлеба. Но результата от водки — ноль, абсолютно трезвые.

Почти все у нас в разведроте пришли к вере именно тогда, когда начались реальные бои: надели крестики, спрашивали тексты молитв друг у друга. Некоторые привезли с собой иконки. И молились, это я знаю совершенно точно. Мне мама дала пояс с 90-м псалмом, я его на войне не снимал.

И буквально на глазах мальчишки становились мужиками. Учились все очень быстро. Причём часто учились и у «духов», обдумывали и анализировали их действия. А труса никто не праздновал, хотя всем было страшно, очень страшно… Когда пульки начинают летать, так к земле тянет, она становится очень родной! Так хочется её обнять и вжаться в неё! Но подниматься всё равно надо…

Вспоминаю один показательный случай, который произошёл как раз 26 мая, в день, когда мы начали наступление. Многие смотрели фильм о самоходчиках «На войне как на войне». Там командир самоходки вылез под обстрелом и буквально вёл за собой самоходку, так как механика-водителя заклинило от страха. И вот здесь на моих глазах командир танка сделал то же самое.

«Духи» очень грамотно заминировали дорогу: на самой дороге заминировали участок метров тридцать. А когда на дороге обнаружены мины, какая команда сразу поступает? Правильно: съехать с дороги и двигаться по обочине! И следующие тридцать метров заминированы уже не на дороге, а на обочинах. И как только раздавался взрыв, «духи» тут же начинали обстрел.