Первая формула [litres]

– Перестань! Люди думают обо мне разное – и всякий раз ошибаются. Однако все сходятся в одном: я не глупа.

Между нами вновь повисла тишина, но Элойн тут же ее разогнала:

– Существует добрый десяток легенд, каждая из которых похожа на другую, и все же в некоторых подробностях они здорово расходятся. Такое впечатление, будто некто умный долгие годы сознательно искажал историю и добился того, что в устах разных людей она и звучит по-разному. Знаешь, что меня давно удивляет? – Она впилась в меня взглядом, способным прожечь дырку в стволе могучего дуба.

Я знал, однако ответил так, чтобы не обманывать ее ожиданий. Понятно, что последует дальше – моя спутница скажет то, чего мне услышать не хотелось бы.

– Нет.

– А если на самом деле это одна и та же история? Все тот же человек, та же самая легенда… Просто ее пересказывают тысячи раз, и в пути она понемногу изменяется, как слова в старинной песне? Только делается это намеренно и мастерски. И за каждым изменением стоит первый рассказчик. Уж не ты ли, часом? – Задав вопрос, Элойн еще внимательнее изучила мое лицо. – Не ты ли нанес удар по Хир’на’Эддерит и тем самым развязал войну с Шаен? Не ты ли уничтожил Рокаши? А кто вызвал шторм, потопивший Захинбахари? Легенда говорит нам о герое с тысячей лиц, но не о разных людях. Этот герой – ты?

Я уже говорил, что истина запросто может сломать человека. Мне хотелось бы ошибиться в этом утверждении, но увы…

– Да.

Короткое слово прозвучало, словно удар грома, – сам не ожидал. Скрипнула деревянная стена таверны, словно в нее ударили гигантской ногой. Пыль, что не вытерла невнимательная служанка, взвилась в воздух и закружила по залу. Свечи мигнули от порыва несуществующего ветра, и мир на миг потускнел.

Наступила тишина.

– Ари… – тяжело выдохнула Элойн, словно мое имя было под запретом. – Меч, орел, лев… Плетущий пламя, оседлавший молнию. Убийца принцессы… – Ее слова ударили мне в сердце и отдались могучим эхом в голове, угрожая разорвать мой мозг в клочья.

– Что тебе известно? Что знают обо мне люди? – Прозвучавшая в вопросах горечь вполне могла разъесть каленое железо. Я судорожно провел ногтями по столешнице, и дерево вздрогнуло.

– Лишь жалкие обрывки правды, которые рассказывают в тавернах по всему миру. Выдумки, которые ты сам и сочинил для ведомых только тебе целей. Самим богам не известно, где на самом деле истина.

Я уставился ей в лицо, испытывая отнюдь не мимолетное раздражение. Во мне зрел горячий гнев, раскаленный, словно железный прут, извлеченный из кузнечного горна.

– Ты говоришь о моих целях? Они могут быть какими угодно. Моя цель – странствовать по миру, не волоча за собой шлейф позабытых имен. Моя цель – уйти от покрытой мраком эпохи Шаен, что пытается меня преследовать. Моя цель – творить добро, скромное, незаметное добро, способное заставить людей улыбаться. Это самое меньшее, что я могу сделать, прожив ту жизнь, которая мне выпала.

Избавить мир от последствий…

– Моя цель – появляться там, где я считаю нужным, и тогда, когда это необходимо. Если захочу, чтобы мне всю ночь светили звезды, – их не закроют тучи. Если мне требуется мягкая постель на постоялом дворе – она будет. Вот мои цели.

Элойн хранила молчание. Облизала губы, не сводя с меня глаз. Похоже, искала подходящий ответ.

– Понимаю… – произнесла она так тихо, что самый слабый ветерок унес бы слова певицы без следа.

Предназначался ли ее ответ мне? Или то был крик души, не требующий собеседника?

Хозяин таверны возник у стола и поставил перед нами две кружки. Сделал шаг назад и все же вернулся.

– Сейчас я принесу еду, но у меня есть некоторые правила. – Он воздел вверх палец. – Во-первых, деньги – и не в кармане, а на столе. Во-вторых, ваша трапеза должна проходить в тишине и спокойствии. Если желаете побраниться – это не здесь. Не хочу прислушиваться к размолвкам. А люди, что остановились здесь на ночлег, – тем более. Вы меня поняли?

Ответа он ждать не стал.

Я перевел гневный взгляд с Элойн на трактирщика и невольно сжал рукоять посоха. Вверх по кисти пробежал слабый ток, однако певица положила руку мне на плечо и до боли его стиснула. Моргнув, я разгладил уже складывающиеся грани разума и отпустил зарождающееся плетение. Посчитал в уме, пытаясь успокоиться. Плетение распустилось.

Ладонь Элойн легла мне на щеку, слегка сжала и спустилась ниже, на подбородок.

Я обернулся к ней и вдруг против воли заговорил:

– Есть десять формул плетения, которые должен знать каждый.

Простой постулат заставил меня забыть о трактирщике, восстановив в памяти изнурительные уроки юности и философию давно ушедших лет.

– Что ты сказал?

– Ничего. – Я взял ее за руку. – Просто воспоминание.

Кстати, что там в кружке? Надеюсь, напиток поможет забыться. Легкий аромат миндаля и каких-то незнакомых специй защекотал мне ноздри. Глотнув, я щелкнул языком. Кайенский перец! Итак, в кружке пряный шоколад.