Первая и последняя свобода

 Взаимоотношения – процесс открытия самого себя, и без познания самого себя, путей собственного ума и сердца простое наведение внешнего порядка, установление системы, построение хитрой формулы – всё это имеет очень малозначения. Что важно, так это понять самого себя во взаимоотношениях с другим. Тогда взаимоотношения становятся не процессом изоляции, но движением, в котором вам открываются ваши собственные движущие мотивы, ваши собственные мысли, ваши собственные стремления; и само это открытие – начало освобождения, начало преображения.

Глава пятнадцатая

МЫСЛИТЕЛЬ И МЫСЛЬ

 Во всех наших опытах неизменно присутствует носитель опыта, наблюдатель, накапливающий себе всё больше и больше опыта или отрицающий таковое. Не ложный ли это процесс, не следование ли чему-то такому, что не приводит к творческому состоянию? Если это ложный процесс, можем ли мы полностью уничтожить и отбросить его? Это может произойти только, когда я не познаю на опыте, как познаёт на опыте мыслитель, но когда я осознаю ложность данного процесса и вижу: существует только состояние, в котором мыслитель есть мысль.

До тех нор пока я познаю на опыте, до тех пор пока я «становлюсь» кем-то или чем-то – действие должно быть дуалис тическим; должны быть мыслитель и мысль – два отдельно работающих процесса; их интеграции не происходит, всегда наличествует центр, оперирующий через волю к действию – быть или не быть кем-то или чем-то, коллективно, индивидуально, национально и так далее. Это универсальный процесс. До тех пор пока усилие разделяется между носителем опыта и опытом, усилие должно подвергаться порче. Интеграция усилия возможна только, когда мыслитель более не наблюдатель. В настоящее время мы знаем мыслителя и мысль, наблюдателя и наблюдаемое, носителя опыта и переживаемое на опыте – два различные состояния. Наше усилие – соединить мостом их обоих.

 Воля к действию всегда дуалистична. Возможно ли выйти за пределы этой воли, которая ведёт к отделению, и открытьсостояние, в котором дуалистического состояния не существу ет? Такое открытие можно сделать, только когда мы непосред ственно переживаем на опыте состояние, в котором мыслитель есть мысль. Сейчас мы полагаем, будто мысль отделена от мыслителя; но так ли это? Мы хотели бы думать, что так, потому что тогда мыслитель сможет объяснить все вопросы посредством своей мысли. Усилие мыслителя – стать чем-то большим или стать чем-то меньшим; поэтому в этой борьбе, в этом дей ствии воли, в этом «становлении» чем-то всегда присутствует фактор порчи; мы следуем здесь ложному процессу – не истинному процессу.

 Существует ли разделение между мыслителем и мыслью? До тех пор пока они отделены, разделены, наше усилие растрачивается впустую; мы следуем ложному процессу, который деструктивен и несёт в себе фактор порчи. Мы полагаем, буд то мыслитель отделён от своей мысли. Когда я обнаруживаю, что жаден, привязан к собственности, груб, я думаю – не следу ет мне быть таким. Мыслитель тогда пытается изменить свои мысли, и, следовательно, предпринимается попытка стать другим; в процессе этого усилия он следует ложной иллюзии, что перед ним два отдельных процесса, тогда как существует только один процесс. Думаю, в этом и заключается основной фактор порчи усилия.

 Возможно ли испытать на опыте то состояние, когда есть только одна сущность, а не два отдельных процесса – носитель опыта и опыт? Тогда, возможно, мы выясним, что значит быть творческим и каково состояние, которое никогда не подвержено порче, в каких бы взаимоотношениях ни находился человек.

 Я жаден. Я и жадность – не два различные состояния; есть только одна вещь, и она – жадность. Если я осознаю, что я жа ден – что происходит? Я делаю усилие не быть жадным, либо в силу социологических причин, либо по религиозным основаниям; это волевое усилие всегда будет в узком ограниченном кругу; я могу расширить круг, но он всё равно ограничен. Следовательно, фактор порчи усилия – налицо. Однако, взглянув немного глубже и внимательнее, я вижу, что тот, кто делает усилие не быть жадным – он-то и есть причина жадности, он – сама жадность; и я также вижу, что нет «я» и «жадность», существующих отдельно, но что есть только жадность. Если я осознаю, что я жаден, что нет наблюдателя, который жаден, но что жадность – это я сам, тогда весь наш вопрос будет совершенно иным; и наш ответ на него будет совершенно иным; тогда наше усилие не будет деструктивным.