Первая и последняя свобода

Мы идеализируем тех, кто познал, и надеемся, что они дадут нам что-то, — это ложные взаимоотношения. Как может человек, который познал, сообщить, передать, если нет любви? В этом наша трудность. Во всех наших обсуждениях мы на самом деле не любим друг друга; мы недоверчивы, подозреваем. Вы хотите чего-то от меня, знаний, реализации или вы хотите общаться со мной — всё это указывает на то, что вы не любите. Вы хотите чего-то и поэтому вы готовы эксплуатировать. Если мы действительно любим друг друга, будет мгновенная связь. Тогда не имеет значения, что вы познали, а я нет или высокое вы или низкое. С тех пор как наши сердца иссохли, очерствели, Бог стал ужасно важен. То есть вы хотите знать Бога, потому что песня в вашем сердце умолкла, и вы гонитесь за певцом и просите его, не может ли он научить вас петь. Он может научить вас технике, но техника не приведёт вас к творчеству. Вы не можете быть музыкантом, просто зная, как петь. Вы можете знать все движения танца, но если в вашем сердце нет творчества, вы будете функционировать как механизм. Вы не можете любить, если ваша цель — просто достичь результата. Нет такой вещи как идеал, поскольку это просто достижение. Красота — не достижение, это реальность, сейчас, не завтра. Если есть любовь, вы поймёте неведомое, вы будете знать, что такое Бог, и не надо никого, кто говорил бы вам, — и в этом красота любви. Она — вечность сама по себе. Так как любви нет, мы хотим, чтобы кто-то другой, или Бог, дал это нам. Если бы мы действительно любили, знаете ли вы, насколько другим был бы этот мир? Мы были бы по-настоящему счастливыми людьми. Поэтому мы не стали бы облачать наше счастье в вещи, в имя, в идеалы. Мы были бы счастливыми, и потому вещи, люди и идеалы не возвышались бы над нашими жизнями. Это всё вторичные вещи. Оттого, что мы не любим, и оттого, что мы несчастливы, мы делаем ставку на вещи, думая, что они принесут нам счастье, и одна из вещей, в которые мы вкладываем, — Бог.

Вы хотите, чтобы я сказал вам, какова реальность. Может ли неописуемое быть помещённым в слова? Можете ли вы измерить что-то неизмеримое? Можете ли вы поймать своей рукой ветер? Если поймали — ветер ли это? Если вы измеряете то, что неизмеримо, — подлинно ли это? Если вы формулируете это — истинно ли это? Конечно, нет, ведь в момент, когда вы описываете то, что неописуемо, оно перестаёт быть реальным. В момент, когда вы переводите непостижимое в известное, оно перестаёт быть непостижимым. Однако мы страстно желаем именно этого. Всё время мы хотим знать, потому что тогда мы будем способны продолжать, продлевать, затем мы будем способны, мы полагаем, поймать максимальное счастье, постоянство, прочную неизменность. Мы хотим знать, потому что мы несчастливы, потому что мы ведём мучительную борьбу, потому что мы изнурены, истощены, деградируем. Однако вместо осознания этого простого факта — что мы являемся деградирующими, что мы отупевшие, ослабленные, запутавшиеся, — мы хотим уйти от того, что известно, в неведомое, что снова становится известным, и потому мы никогда не можем найти реальное.

Поэтому, вместо того чтобы спрашивать, кто познал или что такое Бог, почему бы не отдать всё ваше внимание и сознание тому, что есть? Тогда-то вы и найдёте неведомое или, скорее, оно придёт к вам. Если вы поймёте, что представляет собой известное, вы испытаете ту необычайную тишину, которая не создана, не навязана, испытаете ту творческую пустоту, единственно в которую и может войти реальность. Она не может прийти к тому, кто становится, кто борется; она может прийти только к тому, кто наличиствует, кто понимает то, что есть. Тогда вы увидите, что реальность — не на расстоянии; неведомое — не где-то далеко; оно в том, что есть. Как ответ на проблему — в самой проблеме, так и реальность — в том, что есть; если мы сможем понять это, мы познаем истину.