Первая и последняя свобода

Нужно осознать весь этот процесс: как возникают идеи, как из идей рождается действие и как идеи, завися от ощущения, контролируют действие и, следовательно, ограничивают действие. И неважно, чьи это будут идеи, левых или крайне правых. До тех пор пока мы цепляемся за идеи, мы находимся в состоянии, в котором познания на опыте не может быть вообще. Тогда мы просто живём в поле времени — в прошлом, служащем источником дополнительных ощущений, или в будущем, являющемся иной формой ощущения. Только когда ум свободен от идеи, может быть познание на опыте.

Идеи — не истина; а истина — это что-то, что должно быть непосредственно познаваемо на опыте, каждый миг. Это не опыт, которого вы желаете, — тогда это просто ощущение. Только когда мы сможем выйти за пределы связки идей — представляющей собой «я», представляющей собой ум, обладающей частичной или полной непрерывностью, — только когда мы сможем выйти за пределы этого, когда мысль будет находиться в полном молчании, тогда возникнет состояние познания на опыте. Тогда мы узнаем, что такое истина.

Глава шестая Вера

Вера и знание сокровеннейшим образом связаны с желанием; и, возможно, если мы сможем понять два этих вопроса, мы увидим, как действует желание и поймём присущие ему сложности.

Одной из вещей, как мне кажется, которую, не задумываясь, принимают и считают чем-то само собой разумеющимся большинство из нас, является вопрос верований. Я не нападаю на верования. Что мы попытаемся сделать, так это выяснить — почему мы принимаем верования; и если сможем понять мотивы, причины, вызывающие такое принятие, тогда, возможно, мы будем в состоянии не только понять, почему мы принимаем веру, но также освободиться от неё. Можно легко видеть, как политические и религиозные веры, национальные и разные другие типы вер разделяют людей, создают конфликт, беспорядок и вражду — это очевидный факт; и тем не менее мы крайне неохотно расстаёмся с верой. Существует вера индуизма, христианская вера, буддийская вера — бесчисленное количество сект и национальных вер, разных политических идеологий, и все они борются друг с другом, стараясь обратить друг друга в свою веру. Можно без труда, очевидно, видеть, что вера разделяет людей, создаёт нетерпимость; возможно ли жить без веры? Это можно выяснить только изучив самого себя в своих взаимоотношениях с верой. Возможно ли жить в этом мире без веры — не меняя верований, не подменяя одну веру другой, но полностью освободившись от всех верований, чтобы встречаться с жизнью по-новому каждую минуту? В конце концов вот истина: обладать способностью встречи со всем по-новому, каждый миг, без обусловленных реакций прошлого, без накопительного эффекта памяти, который действует как барьер между вами самим и тем, что есть.

Если вы присмотритесь, вы увидите: одной из причин желания принять веру является страх. Если бы у нас не было веры, что бы произошло с нами? Не слишком ли мы напуганы тем, что с нами могло бы произойти? Если бы у нас не было образца для действия, основанного на вере — вере в Бога, или в коммунизм, или в социализм, или в империализм, или в какую-нибудь религиозную формулу, какую-нибудь догму, которой мы обусловлены, — мы почувствовали бы себя совершенно потерянными, не так ли? И не является ли принятие веры тщательным сокрытием страха — страха быть на самом деле ничем, быть пустым? В конце-то концов чашка полезна только когда она пуста; и ум, заполненный верами, догмами, утверждениями, цитатами, — на самом деле нетворческий ум; это всего лишь повторяющийся, как попугай, ум. Бегство от страха — страха пустоты, страха одиночества, страха стагнации, страха не достичь, не добиться, не иметь успеха, не быть, не стать кем-то или чем-то — вот, несомненно, одна из причин, почему мы так горячо и жадно принимаем веру. А разве путём принятия веры мы поймём самих себя? Наоборот. Вера, религиозная или политическая, очевидно, препятствует пониманию самих себя. Она действует как ширма, сквозь которую мы смотрим на самих себя. А можем ли мы смотреть на самих себя без веры? Если мы устраним веру — множество вер, которыми мы опутали себя, — останется ли что-нибудь, через что смотреть? Если у нас не будет вер, с которыми мы идентифицировали себя, тогда ум, не идентифицируя себя ни с чем, окажется способен смотреть на себя как есть — и это-то, несомненно, и будет началом понимания самого себя.