Первая императрица России. Екатерина Прекрасная

Другие цари все за кремлевскими стенами сидели – и хорошо это было, правильно, как великим государям подобает. А Петр Алексеевич Кремля не любил. Если и приезжал на Москву, то жил в селе Преображенском. И Дуню от Кремля отучал. А зачем? Вестимое ли это дело – царице в селе жить, как бабе простецкой? Без стен крепких заветных, из-за которых цари испокон веку, словно великое чудо, народу показывались? Разве может царь, забыв, что он – помазанник Божий и Святой Руси владыка, плотничать, корабли строить, зубы гнилые драть да с солдатами водку пьянствовать? Евдокии казалось, что ее муж попрал великую тайну Святой Руси – божественную природу царской власти. Царь высоко над другими людьми стоять должен, выше – только Господь! А он, Петр Алексеевич, прост слишком, медленно и величаво ходить не умеет, златотканых одежд не носит и все бежит куда-то, торопится! Ее, царицу русскую, из старинного рода боярского, хоть и небогатого, на распростую прошманду кабацкую променял! Чтоб у нее, у Аньки Монс, титьки бесстыжие отсохли, да ножищи длинные покоробились, да кофий этот проклятый в глотке змеиной застрял!

Сходить бы Евдокии на Кукуй растреклятый, посмотреть на разлучницу Аньку Монс, а то ведь не видала ее ни разу! Но нельзя… Не подобает царице православной к гулящей лютеранке на поклон идти! Приказала бы она холопам притащить Аньку за патлы ее богопротивные, под плат не убранные, в кремлевские палаты или в Преображенское, или в село Медведково, кудри бы ее накрученные повыдергала, харю бы нарумяненную искровянила, да в подвал – на хлеб и воду посадила! Но нельзя так сделать – Петр Алексеевич страшно разгневается, в монастырь свою Дуню отправит. Хотя какая она, Дуня, Петрова? Так, телеге пятое колесо… Сына родила, а теперь иди на все четыре стороны!

Наталья Кирилловна тоже крепко осерчала на Дуню. А произошло это из-за Степана Глебова, давнего Дуниного знакомца, еще с детства безмятежного, в отцовских хоромах прошедшего. Взяли Степана, бывшего жениха Дуниного, стольником ко двору царицы Прасковьи Федоровны, урожденной Салтыковой, жены соправителя Петра Алексеевича царя Иоанна. Там они и повидались снова, когда с царицей Натальей Кирилловной Прасковью Федоровну навещали. Не смогла Дуня унять дрожь сердечную, когда ангела-Степушку увидела. Подавал он трем царицам на стол – блюда от слуг верных брал да в горницу заносил, в кубки золотые квас брусничный наливал. А когда вышел Степан, царица Прасковья (та еще греховодница!) предложила Наталье Кирилловне с Евдокией побаловаться иноземным вином, рейнским, что у нее в потайном шкапчике для особых случаев хранилось. Не сознавалась Прасковья Федоровна супругу своему в том, что рейнским балуется. К шкапчику заветному, таясь от всех, ходила. Но царице Наталье доверилась – знала, видно, что та в дому у покойного боярина Матвеева вино открыто, за столом, пивала… Пока Прасковья с Натальей Кирилловной к шкапчику заветному ходили, Дуня тайком с сердечным дружком Степушкой несколькими словами перемолвились. А он, друг давний, заветный, даже руку ей тайком пожал.

Царицы от шкапчика вернулись веселые, раскрасневшиеся – видно, пошло им впрок иноземное пойло! Дуня даже сама пожалела, что капельку не отведала… А потом себя стыдить начала: разве по сану московской царице винище хлебать, словно мужику пропащему?! Стыдила себя, стыдила, а у самой щеки от Степушкиных слов горели ярче, чем у Прасковьи с Натальей Кирилловной от рейнского вина.

Царица Наталья удивилась даже, шепнула Дуне: «Что это ты, милая, раскраснелась? С какой такой напасти?» Но дознаваться, в чем дело, не стала – рейнское подействовало. Потом Евдокия узнала, что рейнское царице Прасковье ангел-Степушка доставил, чтобы она, бедняжка, порадовалась да царице Наталье его предложила. Знал Степа, что Евдокия пить не станет, не того она воспитания, а стало быть, удастся двух цариц к шкапчику спровадить, а Дуне тайком руку пожать. Звал он Евдокию, как в детстве ее звали, – Прасковьюшкой…